Тяжелый свет Куртейна. Синий - Макс Фрай

Люси

– А здесь у нас Улица Смерти. Своего рода мини-загробный мир, только для местных. Я имею в виду, для жителей этого двора, остальным в их уютненькое чистилище исключительно при жизни можно зайти, поглазеть и даже сфотографироваться на фоне, но после смерти уже хода нет. Зато и оставаться тут навек не придется, нам крупно повезло, – сказала Люси, сворачивая с улицы Паупе во двор.

Двор был не простой, золотой – даже по меркам Ужуписа, где совсем обычных, заурядных дворов практически нет, все с какими-нибудь прибамбасами, такой уж район. Но в этом дворе какие-то неизвестные устроили столь грандиозную инсталляцию, что у заглянувших сюда туристов и просто прохожих волосы дыбом. Добрый виленский хюгге, как мы его себе представляем: всюду развешены зеркала и качели, расставлены декоративные фонари, на крышах сараев пристроены старые телевизоры и радиоприемники; по углам прячутся детские игрушки, смотрят недобрыми кукольными глазами, а на дальней стене, над дверью с круглыми белыми часами, стрелки которых всегда показывают час двадцать пять, висит здоровенный самодельный плакат с надписью «Улица Смерти» – почему-то по-русски. От всего этого создается чрезвычайно убедительное впечатление, что реальность сошла с ума. То есть в этом конкретном дворе она уже окончательно чокнулась, а на остальных участках держит себя в руках – пока, до поры до времени. Но скоро, скоро забьет на сдержанность и ка-а-а-ак всем даст.

Люси обнаружила этот двор совершенно случайно; собственно, даже не она сама, а приехавшая погостить подружка. В этом смысле быть местным жителем довольно невыгодная позиция: постепенно привыкаешь считать себя великим знатоком всех городских секретов и не особо присматриваешься к переменам, разве только когда готовишь новый маршрут. А в городе каждый день происходит что-нибудь интересное, он как две реки, на берегах которых построен, постоянно течет и меняется, за ним глаз да глаз, расслабляться нельзя.

В общем Улица Смерти стала любимым открытием этого года, Люсиным несмываемым позором – как проглядела?! – и одновременно личным хитом. Она регулярно таскала сюда знакомых, а вот экскурсантов приводила редко, только тех, кто ей очень понравился: самые сладкие городские тайны не продаются за деньги, а случайно выбалтываются по любви.

Сегодняшним экскурсантам Люси этот двор показывать не планировала, но в последний момент нечаянно свернула в нужную подворотню. Не убегать же теперь отсюда с криком: «Ой, нет, не смотрите, вам не положено, это не для вас!»

Ладно, – сказала себе Люси, – не настолько они противные, чтобы оставаться без Улицы Смерти. Кто у нас нынче действительно противный, так это я.

Она и правда сама себя не узнавала. Все ей сегодня было не так. Вроде и день погожий, наконец-то не слишком жаркий, и экскурсанты из ее любимой категории умеренных фриков. Местный, похожий на лесного разбойника, которому за какие-то неведомые грехи досталась роль трехнутого хипстера в спектакле самодеятельного разбойничьего театра о нелепой и загадочной, с их точки зрения, жизни горожан, а второй – иностранец, «пуэрториканец из Эфиопии», – как с совершенно серьезным лицом сообщил его друг.

Ясно, что соврал, пуэрториканец из этого типа был примерно такой же, как эфиоп. Обычная, как сказала бы сейчас покойная бабка, «хитрая татарская морда», зеленые кошачьи глаза, волосы небесной синевы, футболка с томатными супами Уорхолла и джинсы до колен, выглядящие так, словно их скорей не доели, чем просто обрезали. За всю экскурсию он не произнес ни слова; вполне возможно, ни слова и не понял, но тут уж сам виноват. Люси долго пыталась выяснить, какой язык они предпочитают: русский? литовский? английский? немецкий? А может быть, приятеля, хорошего переводчика на испанский, позвать? Он сегодня как раз свободен и совсем рядом живет. Но друг самозваного эфиопского пуэрториканца от переводчика наотрез отказался, сказал: «Говорите, как вам удобно, нам все равно», – и тогда Люси окончательно растерялась. Все-таки в некоторых технических вопросах желательна полная определенность, избыток свободы иногда зло.

Решила отомстить и по ходу экскурсии то и дело перескакивала с одного языка на другой, но клиенты невозмутимо кивали, словно бы так и надо; хипстер-разбойник иногда выдавал короткие комментарии – вроде вполне по делу, но Люси почему-то упорно казалось, он над ней насмехается. Хотя формально придраться было совершенно не к чему. В том и беда!

Однако худо-бедно экскурсию провела. Пока сама Люси раздраженно терзалась какими-то невнятными предчувствиями пополам с угрызениями совести – хорошие же ребята, ты чего? – ее автопилот, дитя счастливой многолетней практики, заливался соловьем, рассказывал и показывал, разбавлял исторические факты Люсиными фирменными байками, унаследованными от деда вместе с чудесной способностью сочинять на ходу новые.

То есть нормально все получилось, но Люси чувствовала, что несправедливо обделила экскурсантов: все-таки автопилот – не она сама. Нечестно включать его без особой надобности. Ладно бы заболела или ночь не спала, или клиенты попались особо противные, из тех, кому нигде не нравится, и ничего на самом деле не интересно, но они считают, что ради повышения культурного уровня надо терпеть. А эти-то чем провинились? Только тем, что понимают слишком много языков? Или наоборот, ни одного толком не понимают, и им плевать? Ну, предположим, еще глупо пошутили насчет эфиопского пуэрториканца и по именам не представились, это тоже не слишком приятно, хотя, в сущности, имена – формальность, полная ерунда. Но этим список их прегрешений уж точно исчерпывался. Поэтому Люси наложила на себя добровольную епитимью: сверх программы повела экскурсантов в «Кофе-ван»[26], пообещав им лучший в городе холодный эспрессо-тоник и, что характерно, не соврала. А по дороге совершенно случайно свернула во двор, где Улица Смерти, сама не понимая, зачем это делает. Но трещала, не затыкаясь, молодец.

Ладно, – сказала она себе, – пусть этот двор тоже будет моим извинением за экскурсию, которую вместо меня провел хрен знает кто.

– Хороший двор, – неожиданно сказал молчавший до сих пор лже-пуэрториканец. – Смешной. Ты о нем знал?

– Так и тянет соврать: «Конечно, я здесь все закоулки знаю», – но нет, – неохотно ответил его друг-разбойник. – Понятия не имел, хотя мимо часто носился. Но как-то ухитрился ни разу сюда не зайти.

– На самом деле я тоже долго мимо носилась, ни о чем не подозревая, – призналась им Люси.

Так растерялась, услышав голос немого пуэрториканца, что вышла из роли экскурсовода и стала самой обыкновенной собой. Что, честно говоря, только к лучшему. Экскурсия закончена, а глазеть на Улицу Смерти и пить кофе живой человек по имени Люси умеет гораздо лучше, чем чертов автопилот.

Сказала:

– Этот двор моя подружка нашла. Она из Англии, первый раз в Вильнюс приехала. Пошла гулять, пока я была на работе, и сразу такое открытие! Я от зависти чуть на месте не померла. Все-таки у приезжих огромное преимущество: у них нет иллюзии, будто они здесь все давным-давно знают. Поэтому за день делают столько открытий, что нам хватило бы на год.