Тэмуджин. Книга 2 - Алексей Гатапов

Скромно притупив взгляд, он спросил:

– Хорошо ли живете, Оэлун-хатун?

– Живем мы хорошо, – приветливо отвечала та, расставляя на стол блюда с белой пищей. – Ваш Кокэчу проведывает нас, помогает… Да и другие люди нас не забывают. Жаловаться грех. Как вы?

– После ухода Есугея-нойона так и скитаемся по чужим владениям, – печально промолвил Мэнлиг. – Не знаем, где в следующий год зимовать будем… Ждем когда снова поднимется знамя Есугея-нойона…

Оэлун невольно вскинула на него взгляд, испытующе глядя ему в лицо. Тот, будто не замечая, неторопливо продолжал:

– В племени разброд, Таргудай поднял на свои плечи непосильную ношу… и стоит теперь, шатается, не знает, как шагнуть вперед. Другие нойоны стоят вокруг и молча смотрят, ни один не лучше его, никто не способен ни помочь ему, ни сам повести племя… могут только в рот по-собачьи смотреть и головами согласно кивать. А народ как стадо при плохих пастухах, не видит, куда нужно идти… Я сейчас сам думаю и другим нашим при встрече говорю: надо дождаться, когда повзрослеет сын Есугея, уж он поведет племя вперед…

– Что ты такое говоришь? – испуганно вздрогнула Оэлун. – Уж не пьян ли ты?.. Если твои речи дойдут до ушей Таргудая, ты понимаешь, чем твои слова могут обернуться?..

– Не беспокойтесь, Оэлун-хатун, я ведь не всякому говорю, а пока только воинам и нукерам Есугея. И говорить им это надо, чтобы войско Есугея знало, кто их истинный вождь и было готово заступиться за Тэмуджина, если вдруг Таргудай задумает нехорошее. А положение Таргудая сейчас шаткое и он побоится, если весь тумэн как один встанет перед ним и потребует не трогать сына Есугея… – Мэнлиг почесал висок, раздумывая, и высказал остальное: – А на братьев-киятов вам нечего надеяться, уж вы простите меня за то, что осуждаю их, лучше уж я прямо вас предупрежу: они и звука издать не посмеют, если завтра Таргудай начнет склонять нойонов расправиться с Тэмуджином. Сейчас надежда только на войско, на силу его, потому я и призываю воинов послужить своему старому нойону, хотя он и на небе сейчас. Возмужает Тэмуджин, поднимет отцовское знамя, тогда мы все принесем ему клятву…

Оэлун долго молчала, тревожно глядя перед собой, раздумывая.

– Может быть, и верно ты говоришь… – наконец, неуверенно произнесла она.

– Вы поймите своим материнским умом, – убеждал ее Мэнлиг, – если будет кому заступиться за Тэмуджина, то Таргудай не посмеет своевольничать… Только так можно оградить вашего сына от опасности.

Оэлун, окончательно убеждаясь в правоте его слов, благодарно взглянула на него.

– Видно, сами небожители послали тебя к нам. Я всегда буду напоминать Тэмуджину о том, кто поддержал его в трудную пору.

– Э, не в этом дело, – беспечно махнул рукой Мэнлиг. – Самое главное нам уберечь его для народа, пока он еще мал и в года свои не вошел… И вам, наверно, трудно одной с детьми… ну, теперь я буду рядом, буду понемногу помогать, привозить, что нужно…

– Снега здесь большие, – сказала Оэлун, улыбнувшись, ловя его на слове, – лошадям трудно добывать корм. Так, может быть, меринов наших пока возьмете в свой табун, а на ездовых наших коней и коров места до весны здесь хватит…

– Давайте своих меринов, – с готовностью отвечал Мэнлиг. – Пусть прямо сейчас ваш Хасар с кем-нибудь из братьев помогут мне угнать их. Заодно и с моими парнями повидаются. В детстве-то вместе играли.

– Вот и хорошо, пусть съездят, – обрадовалась Оэлун. – А я по старой памяти налью тебе чашу арзы.

Оэлун налила ему крепчайшего вина, которое, выгнав еще в конце лета, она берегла для самых важных случаев. Затем, проводив мужчин, погнавших маленький их табун по глубокому снегу, задумалась в одиночестве.

«Видно, и вправду сами боги надоумили этого Мэнлига, – подумала она и тут же горестно упрекнула себя: – а я, глупая женщина, сразу не поняла его, набросилась, как голосистая сука на того, кто несет ей кость, короток все же наш женский ум, всегда мы поздно начинаем понимать мужчин…»

Облавная охота, к которой так старательно готовился Таргудай и на которую он возлагал большие надежды, желая сесть на ханский трон, не принесла ему ожидаемой пользы. Добычи большой – во многие тысячи туш медведей, кабанов, лосей, изюбрей, косуль, кабарги… – какую он жаждал и ожидал всем нутром своим, чтобы показать себя перед племенем вождем счастливым, несущим изобилие, не оказалось, как и в прошлом году, и нойоны родов разъехались от него недовольные. И Таргудай долгое время после того пребывал в душевном упадке. Ему не давало покоя предчувствие худшего: рода, увидев его неудачливость в охоте, что было при нынешнем его шатком положении в племени плохим знаком, могли окончательно разочароваться и откачнуться от него.

Желая исправить положение и покрыть свою охотничью неудачу другой прибылью, Таргудай задумал набрать из родов племени большой отряд и отправить в набег на южные степи, на земли онгутов – за конскими табунами. Там, у далекого и богатого племени, по его мнению, можно было поживиться добычей и наверняка остаться безнаказанными: если дождаться подходящего времени и угнать коней во время снегопада, можно было затеряться в степи без следа, а там пусть онгуты думают хоть на кого: татар, кереитов или найманов.

Этим набегом Таргудай хотел встряхнуть пришедших в уныние людей и новыми табунами заткнуть глотки недовольным – тем, которые шептались по своим куреням, как он знал от своих лазутчиков, что он, Таргудай, неудачлив и потому не способен вести племя.

Послав своих гонцов по ближним и дальним родам, он известил соплеменников о своем решении и призвал молодых мужчин в поход.

В назначенный день – в последний день месяца хуса[23]– у главного куреня тайчиутов собралось около пяти тысяч всадников почти от всех ближних и дальних борджигинских родов: сонидов, генигесов, оронаров, сулдусов, бааринов, буданов, аруладов, бугунодов, бэлгунодов, салджиутов, хатагинов и других… От киятов в поход отправились Бури Бухэ и Алтан. Бури Бухэ вел двести воинов – своих и Даритая, у Алтана также в отряде кроме своих были воины его братьев Джочи и Гирмау.

На рассвете первого дня нового месяца Таргудай, возбужденный крепким вином и решительным своим порывом, не созывая шаманов, не узнавая у них, каков будет исход дела – еще нагадают ему, предрекут заранее неудачу! – сам побрызгал западному покровителю воинов Бухэ Бэлгэтэ большим туесом крепчайшей хорзы, затем своими руками зарезал черного барана в честь тринадцати кровавых ханов восточного неба и отправил войско в путь.

До начала следующей луны от ушедших в набег не было никаких вестей. Отцы и братья тех воинов уже по нескольку раз, скрываясь от Таргудая и ближних его нойонов, ходили к шаманам узнавать о своих. Те, не желая ссориться с нойонами, отвечали уклончиво, не спешили открывать правду, да и по тем их неопределенным ответам было видно, что дела идут не слишком хорошо.