Дело шести безумцев - Элла Чак

Это место было не повреждено, но мне захотелось почему-то закрыть невидимую (пока что) рану.

– Кир, я звоню твоему патологоанатому.

– У девушек обычно есть свой парикмахер, гинеколог, мастер по ногтям… а у меня…

– Ты сдала кровь?

– В «Скорой», ты же видел. А что?

– Ты… ведешь себя, как я люблю, – быстро добавил он, – но клеить пластырь на сонную артерию? Все руки заклеила, запястья. Посмотри, на тебе сотня пластырей. Не можешь остановиться?

– Могу, – затряслись мои руки, как у курильщика, который заявляет, что может бросить в любую секунду, хоть сейчас, но после еще парочки затяжек. – Я просто… Макс… я сон видела. Кошмар… в подвале. Я видела девушку на столе для вскрытий. Из шеи у нее… вот отсюда, – прикоснулась я к сонной артерии с пластырем, – шла кровь.

Видела я и нечто более страшное, но зачем пугать его сильнее.

– Девушку?

– Себя, Максим. Я видела там себя!

Я коснулась того самого места, куда клеила пластырь.

– Рана была прямо тут. У меня на шее!

Максим вздохнул, прижимая меня к себе.

– Тебе нужно вернуться в Москву. Любую дрянь могли подсыпать нам в тот кофе и бутерброды.

– Мы ели и пили одно и то же… если твои анализы опять будут чистыми… это не токсин.

– А что тогда?

Вспомнив слова Камиля о том, что мне уже хватит прикрываться своими аномалиями, я ответила:

– Просто… я. И «я» буду становиться все хуже.

Но из головы не уходил и сам Камиль, и бланк с его психиатрической экспертизой, где он пишет, что мечтал бы убить свою «убийцу», ударив в шею ножом.

Он что, решил убить меня?

Но я никогда в него не стреляла. Ведь нет?

Глава 13

Пер аспера… ад диагноза

– Отрицательно, – протянул Камиль бланки мне и Максиму, когда на следующее утро мы вылетели в Москву и уже через три часа оказались в бюро.

Точнее, в кабинете Камиля, где Максим прохаживался с видом экскурсанта, оказавшегося в Кунсткамере.

А с каким бы видом Камиль осматривал взорванную оранжерею?

Пока Макс совал палец в челюсть грязно-желтого черепа в бурых пятнах, Камиль озвучил результаты наших тестов, сделанных после похищения.

– В пробе № 145 505/72 Максима Сергеевича В. токсин не выявлен. В пробе № 235 107/12 Киры Игоревны…

– Жэ! – радостно воскликнул Максим.

Камиль зыркнул на него поверх очков в толстой оправе, похожий сейчас на учителя биологии в стране, где за просьбу к дылде из выпускного «не шалить» можно схлопотать тюремный срок. Он не стал просить «шалуна» замолчать и перестать пытаться жонглировать стеклянными глазами из конфетницы, прощая «неразумное дитя».

– Ты уверен, что у Макса нет токсина? – на всякий случай уточнила я, наблюдая за его странным поведением, пока он пробовал на зубок стеклянный зрачок.

– Он просто прид… любит привлекать к себе внимание.

– А что у меня? Найден?

Максим рассыпал глаза по полу, когда Камиль ответил:

– Новый всплеск не обнаружен. Процент, зафиксированный после происшествия на катере, снижается. Вас не отравили в подвале фастфудом или кофе.

– Амнистия! – хлопнул радостно в ладоши Максим.

Но Камиль быстро аннулировал его план:

– Подписка о невыезде, Воронцов, и продолжение мониторинга крови Журавлевой, – захлопнул папку Камиль перед лицом Макса.

– Чтобы Кира снова не начала клеить сотню пластырей на сонную артерию? – напомнил Максим.

– Куда? – чуть не выронил Камиль результаты проб.

Его взгляд из надменного стал рассеянным. Глаза забегали по контуру моего лица. Словно оно было запертым в клетушке кроликом, на которого сквозь прутья наставили дуло ружья (надеюсь, не моей бабушки).

Максим уставился на дергающееся плечо Камиля, и мне пришлось дернуть за плечо его, чтобы перестал пялиться.

– Мне приснился кошмар, – пробовала теперь отшутиться я, понимая поведение Макса. С шуткой вся серьезность проблемы становится на процент менее серьезной, или даже на два.

Мне экстренно приспичило сунуть между зубов черепа палец и пожонглировать стеклянными глазными яблоками.

Приблизившись, Камиль забрал у меня череп, в который я просунула мизинец, и Алла в голове шепнула, сдерживая смешок: «Не самый важный для мужчины палец!..»

– Что, какой палец? – заозиралась я.

Понимая, что Камиль и Макс оба уставились на меня, я быстро сменила тему:

– Что с дневниками, Камиль? Ошейник Гекаты – это ключ? Он вам помог?

– Опять? – резанул по мне глазами-скальпелями Камиль. – Опять «оно»? Как на катере?

Максим позвонил Жене и попросил его зайти:

– Дунаев! Дуй в катакомбы с черепами и маринованными кишками.

Появившийся в кабинете Женя выглядел как человек, не спавший три ночи подряд. Его потряхивало от кофеина и энергетиков, а еще от возбуждения охотничьего пса, взявшего след.

Я понимала, что он сейчас испытывал. Сама работала и училась ради таких же ощущений.

– Кира! – потряс он меня за плечо. —Ты в порядке, слава богу! Макс… – И тут же добавил: – …им Сергеевич, рад, что вы выбрались.

– Просто Макс, – пожал он тому руку, ставя точку в их конфликте. – Ты смог сделать перевод через ключ с ошейника?

– Смог. В дневниках много личного… и странного. Например, описание вкуса морковного пюре на ста тридцати шести страницах. А вот на юбках из гардероба кое-что поинтересней. Всего собрали двадцать два предмета одежды с вышивками. Получился текст, точнее, стих.

– Стих? – удивился Максим. – Алка вышила на сотканных ею полотнах из крапивьей нити стих? На умершем языке вышивальщиц? Сейчас… что-нибудь из раннего, – сделал он вид, что вспоминает.

Прикрыв глаза, Макс продекламировал:

– Серые глаза – рассвет,

Пароходная сирена,

Дождь, разлука, серый след

За винтом бегущей пены.

Черные глаза – жара,

В море сонных звезд скольженье,

И у борта до утра

Поцелуев отраженье.

Синие глаза – луна,

Вальса белое молчанье,

Ежедневная стена

Неизбежного прощанья.

Карие глаза – песок,

Осень, волчья степь, охота,

Скачка, вся на волосок

От паденья и полета.

Нет, я не судья для них,

Просто без суждений вздорных

Я четырежды должник

Синих, серых, карих, черных.

Как четыре стороны

Одного того же света,

Я люблю – в том нет вины —

Все четыре этих цвета [8].

Пока Максим читал, не сводил с меня взгляда. Особенно пристально смотрел на слове «люблю», сделав паузу. Камиль же все это время пробовал достать из несуществующей глотки черепа свою руку, сунутую туда по самое запястье.

– «Все четыре эти цвета», – прошептал Камиль, повторив трижды, – «все четыре эти цвета».

– Камиль? – прикоснулась я к его полечу. – Ты