(Не) та женщина - Диана Рымарь

И задала следующий по важности вопрос:

— А почему ты хочешь жениться так быстро?

— А чего тянуть? Давай распишемся и покончим с этим.

«Он точно попросит интима…» — как никогда отчетливо и ясно поняла Женя.

— Но я… — промямлила она и замолчала.

— Что у тебя на уме? — излишне резко спросил он. — Только не говори мне, что ты передумала.

— Я… Рубен, мы можем подождать пару месяцев, пожалуйста?

Она заметила, как тот напрягся, даже вена на шее запульсировала.

— Аргументируй, — коротко пробурчал он.

— Тебя не было полгода! — развела Женя руками. — И потом, я хочу к тебе привыкнуть, прежде чем ты со мной… то есть мы… ну, в общем…

— Хм... То слово, которое ты так старательно избегаешь, — это секс?

В этот самый момент она почувствовала, как ее щеки запылали таким жарким румянцем, что хоть ужин на них подогревай. Ей двадцать шесть лет, и она краснела при слове «секс». Позор…

— Да, я именно про это, Рубен. Я к этому не готова. Но я не говорю тебе нет, — поспешила она уточнить, боясь его агрессивной реакции. — Просто мне хотелось бы какое-то время пожить вместе, прежде чем…

И затихла, опустив взгляд на собственную тарелку. Оказывается, она всё еще не в силах говорить об этом треклятом слове из четырех буков.

В этот момент услышала тяжелый вздох Рубена, посмотрела ему в глаза и внутренне сжалась, заметив, каким хмурым он стал.

А потом вдруг покачал головой и сказал то, чего она никак не ожидала от него услышать:

— Женя, милая, я не рассчитываю на интим, пока ты полностью не восстановишься после родов, — покачал головой Рубен.

«Фух, — выдохнула она, причем гораздо громче, чем хотелось бы. — Казнь отсрочена… Мама дорогая, неужели я только что назвала секс казнью?»

Рубен решил поселить Женю не в городской квартире, где обычно обитал последние годы, а в своем трехэтажном особняке в пригороде.

Свежий воздух, просторный двор, трехметровый забор, который может защитить от чего или кого угодно, — чем не крепость для его принцессы? Крепость, где он будет ее любить и заботиться о ней. И там же сделает своей королевой. Во всех смыслах!

Поначалу думал: будет периодически оставаться ночевать в городской квартире рядом с офисом — так проще избежать соблазна, да и утром не нужно стоять в пробках. Однако после возвращения Жени в Россию ни одного раза там и не побывал. Тянуло за город как магнитом.

А как иначе? Там же она! Вселенной ему подаренная. Его дорогая женщина.

Пусть не одна, а с Пиявкой, которая никак ее не отпускала.

Многие осудили бы Рубена, назови он Нонну Пиявкой вслух, но это прозвище для «внутреннего» пользования. Только про себя. Да и как по-другому назвать малявку, которая бесконечно ревела, если Женя вдруг смела положить ее в колыбель, а не держать всё время на руках.

«Будь это моя дочь, без сомнения была бы спокойней», — всё повторял он про себя.

Там, где Женя, теперь обязательно присутствовала и Нонна. Но Рубену всё равно было до чертиков приятно находиться рядом. Чем ближе к любимой, тем лучше.

А Нонна… пусть тоже будет. Привык.

Они частенько проводили вечера в гостиной за чаем и беседой обо всем на свете, смотрели фильмы в его домашнем кинотеатре или сидели в беседке во дворе. Рубен даже взял у повара пару уроков и научился жарить колбаски-гриль. Очень это было по-семейному — вот так ужинать на открытом воздухе в саду с будущей женой и ребенком. Душевно как-то. Он в этой компании морально отдыхал.

Были моменты, когда крики Нонны изрядно раздражали. Будь она его дочкой, наверняка имела бы более приятный голосок. Но чем богаты, тому и рады, что называется.

Рубен очень ждал времени, когда можно будет выйти с Женей куда-то дальше двора, появляться на людях, устраивать приемы. Хотя морально готов был проявить терпение: ребенок — это вам не игрушки.

Особенно к девчонке не приглядывался. Лежит себе у Жени на руках или в коляске и пусть лежит, всё равно в основном спит. Что на нее смотреть? Но отмечал, какой отличной мамой стала его драгоценная невеста.

На самом деле Рубен очень ценил в Жене это качество — ответственность. В отличие от его матери, невеста взяла полную ответственность за своего ребенка. С поражающим терпением возилась с ней, бесконечно пеленала, одевала в смешные костюмы.  Даже фотосессию ей устроила — вот уж глупость. Нарядила в пачку и бусы и радовалась…

Слава богу, от него никаких телодвижений не требовалось. Всё, чего Женя от него хотела, — личное присутствие и, конечно же, материальная поддержка. Но тут-то он был только рад проявить щедрость, обеспечивал, баловал и невесту, и ее дочь вдоль и поперек.

Позаботился по полной программе. Объяснил Жене важность наличия телохранителей в доме, признался, что они окружали ее и во Франции.

— Ну не могу я тобой рисковать, — убеждал ее с чувством.

И Женя разрешила ему делать всё так, как он считал нужным.

Поэтому в доме прибавилось камер, а у входной двери теперь стояли два амбала. Россия не Франция — тут нужна наглядность. Вот с такой наглядностью никто к его любимой женщине не подойдет.

Потом нанял великолепного повара из итальянского ресторана, горничных, няню для Нонны, которая, впрочем, больше сидела без дела.

Рубен позаботился, чтобы и Женя, и Нонна оделись по последней моде, поручил это стилисту. Абсолютно не сдерживал невесту в тратах, хотя их, несмотря на полный карт-бланш, было не особенно много.

Однако в родительство морально не вкладывался.

Единственный человек, в кого он готов был вкладывать чувства, — Женя.

Всё-таки женщины — мечтательные создания и дальше собственного носа не видят. Рубен прожил с Женей в России целых два месяца, а она, кажется, до сих пор и не поняла, насколько он эмоциональный инвалид. Не требовала сюсюкать с ребенком, не нагружала ненужными знаниями о ее «достижениях» типа кряхтения, отличного аппетита и прочей ерунды, хотя ему в принципе нравилось, когда невеста с ним разговаривала. О чем угодно — лишь бы слышать ее голос и видеть улыбку. Действовало на него как гипноз.

Так и жили — Рубен любовался Женей, а Женя Нонной. Ну, и Рубеном временами.

И всё бы ничего, но… но.

Рубену очень не хватало любви. Плотской, ритмичной, регулярной. Казалось, чем ярче он показывал Жене свой интерес — дарил цветы или приглашал на поздний ужин, тем активней она от него закрывалась.

А ее тело… Максимум, что он видел, — это голая грудь, которая выдавалась Пиявке по первому требованию и почти тут же закрывалась пеленкой.

О, как он завидовал этой счастливой малышке! Сам бы с удовольствием втянул в рот грудь Жени. Молока ему не надо, но само ощущение упругой женской груди во рту слишком манило, чтобы оставаться равнодушным.