Ожившие кошмары - Павел Владимирович Рязанцев

б маленько и…» Я всё быстрее попятился к двери, с нарастающим ужасом смотря на зияющий провал, боясь даже думать, что из него кто-то или что-то может полезть. Уже почти развернулся, чтобы шагнуть наружу, как дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Пару раз безуспешно ударив в нее плечом, я резко развернулся и тут свеча погасла. Вдруг волной накатилась стужа: опалила лицо, пробралась в пальцы рук ноющей болью. В кромешном мраке, со стороны топчана, послышался какой-то звук, словно там было что-то живое. Ну или неживое, но от этого стало ещё страшней. «Да блин! Это же точно были просто одеяла!» — вспыхнуло в мозгу паническим отрицанием. Что-то я там заорал, неразборчивое и стыдное, принялся как попавшая в силки птица, биться всем телом в дверь, судорожно втягивая в себя перехватывающий дыхание холод. Тупая боль охватила виски и затылок, в голове зазвенело всё громче. Тут перед глазами опять вспыхнуло и будто позвало лёгким голоском, но я уже летел, кружась в разверзшийся подо мной бездонный колодец, которой милосердно поглотил меня.

Кто-то нежно касался моего лица. Я открыл глаза: на меня смотрела с некой наивностью и открытостью, как может смотреть только не придавленный тяготами жизни ребенок, внучка Никитичны Нюрка. Она чем-то увлечённо смазывала моё лицо, обмакивая пальчик в маленькую плошку.

— Ну будет уже с него, и так на два слоя извазюкала — к утру как новый станет, — послышался сбоку знакомый голос Никитичны.

Я повернул голову: приглушенно горел стоящий на полу торшер с оранжевым абажуром — в комнате налево от печки лежу значит, в арендованном доме, понял я, — Никитична стоит рядом с кроватью и смотрит с некоторой тревогой, Нюрка сидит рядом со мной, забравшись на кровать с ногами.

— Ну что, оклемался? Куда ж тебя понесло, неугомонный, да ещё в такое время, да почти ночью? Ещё б позже пошёл по незнакомой деревне шататься. Хорошо я забежать решила: дай, думаю, гляну, как там гостенек устроился, — проворчала хозяйка дома, потом подала кружку с каким-то отваром. — На вот — выпей. И давай, отлеживайся, пошли Нюрка.

Девочка послушно слезла с кровати и направилась за бабушкой. Но перед этим улыбнулась и сказала тонким, чем-то знакомым голоском:

— Выздоравливайте, дядя Андрей.

Охваченный слабостью, я прохрипел:

— Что это было?

Марфа Никитична притормозила, пропустив внучку перед собой и ответила, не встречаясь со мной глазами:

— Что — это? Посреди улицы ты валялся, у брошенной хаты. Так бы и замёрз, гостенек, кабы не я такая неспокойная.

— Там тропинка была… И избушка застылая… Свечка… На топчане кто-то… — упрямо выдавливал я слова из перехваченного жутью от мелькающих воспоминаний горла.

Тут Никитична глянула мне прямо в глаза:

— Поблазнилось тебе: сомлел с непривычки, воздух у нас такой. Забудь. И ночами не гуляй. — Больше ничего не добавив, вышла.

Поблазнилось… ага, точно. Я вдруг понял, почему голос Нюрки показался мне знакомым: это он звал меня, когда я летел в бездну чёрного колодца.

Уютный свет торшера мягко заполнял комнату, за стенкой умиротворяюще потрескивала печка, лёгкое пуховое одеяло ласково обнимали уставшее тело. Да и отвар Никитична, похоже, непростой принесла: не только горло согрел. Переживания дня и вечерняя встряска стали постепенно растворятся, отодвигаться вдаль, и я не заметил, как уснул.

Утром встал бодрым: только лёгкая ломота в теле говорила о вчерашней активности — больше о колке дров, чем о другом, — да ещё лицо было слегка покрасневшим. Знахарка эта Никитична, что ли: перед сном ощущение было — точно заболею, не иначе. При свете дня произошедшее накануне казалось практически нереальным, а то и вовсе приснившимся. Но некий червячок мрачных мыслей всё же внутри шевелился. Поэтому, растопив печь и позавтракав, я направился поискать хоть какие-то следы вечерних приключений.

Никакой широкой, хорошо утоптанной тропинки не было. Имелись явно заброшенная хата и рядом вполне жилая — там всё так же повизгивала собака, — но пространство между ними, выводящее к лесу за околицей, сплошь укрывалось полутораметровыми сугробами. Я беспомощно оглянулся. Неужели и впрямь привиделось?

— Потерял чего? — из-за ограды, откуда повизгивала собака, вышла одетая в телогрейку и серую шаль полная женщина. Лицо её сияло добродушием и участием, но что-то цепляло, выбивалось из этого облика.

— Да вот… А у вас в той стороне что? — вдруг решил прямо спросить я.

— Ты о чем? Ну смешной — вот же, перед глазами — лес, не видишь, что ль? — вроде немного неловко, но широко улыбаясь пошутила женщина, а я наконец понял, что меня в ней насторожило — глаза. Напряжённые, изучающие, тревожные: никак не вяжется с показным добродушием, словно опасается она меня или ожидает чего. Может у них приезжие накосячили недавно? Или всё же?..

— А зимой вы в эту сторону тропинку топчете? — спросил я ещё, впрочем, на честный ответ уже не надеясь.

— А чего туда ходить? Ни грибов, ни ягод — подснежники собирать? — ожидаемо отшутилась тётка. — А то ещё куда провалишься, стужей прихватит, и сам подснежником станешь. Не, не ходим и другим не советуем. Ну, пойду я, курям надо дать. — И скоренько убралась за ограду.

Очень не понравились мне её слова про «провалишься» и прочее. Брякнула невпопад и пальцем в небо? Или сболтнула случайно? Как-то не верилось.

Пошёл я в неприятных раздумьях до «своего» дома. Вопреки желанию собраться и свалить отсюда на хрен, пошёл растапливать баню: а то скоро уже народ нагрянет. И поди, объясни, почему так долго планируемые выходные надо вдруг отменить и всех ждёт не веничек горячий с дороги, а обратный путь с мутными, попахивающими психушкой разговорами на сладкое. Не поверят: я б и сам не поверил. Да и сейчас не до конца понял: было, не было, а если было — то что?

В общем пока баню затопил, от малость нападавшего за ночь снега двор почистил, попутно подкидывая в печку дров, время к обеду и добежало. Вот уже и Рафчик Серёгин у забора сигналит, и сам он орёт как потерпевший:

— Андрюха! Красава! Всё дымит, шкворчит, открывай да наливай!

Следом Саня пер два баула с продуктами и чём-то звенящим, а девчонки уже неудержимо фоткались на фоне колоритных пейзажей. Все меня в очередь обняли, высказали респект в сторону подготовки общего досуга, а Светка смачно поцеловала в губы. После этого в жизни опять заиграли веселые нотки, вытеснив мрачную композицию, что обычно играет как фон для разных хорроров.

Ну а там закрутилось: за встречу, да между первой и второй, за любовь да под горячее… В общем, окончательно