О святых и тенях - Кристофер Голден

— Лично я считаю, что второе место можно оставить пустым до начала Нового года. Сейчас нам ни к чему новая девушка в клане, какой бы прелестной она ни была, ведь теперь этот город стал для нас опаснее любого другого.

— Шенг.

Карл немного помолчал.

— Сядь. Сядь на место.

Шенг повиновался.

— Многие из вас не слишком рады появлению нового человека, и я понимаю почему. Конечно, ведь вам хочется поскорее выйти на улицы, оказаться в праздничной толпе. Ладно, на сегодня я прощаю вас. Но через две ночи мы совершим инициацию. Шеннон получит те же права, что и все мы. Я об этом позабочусь. А сейчас…

— Давайте охотиться! — закричал Ксавье.

— Проклятье, давайте есть! — добавил Трини.

Питер обвел взглядом гостиную, пытаясь уловить признаки сомнения на лицах. Нет, сомнений он не нашел. В глазах Трина и Ксавье горела жажда крови, Вероника и Эллен обменялись взглядами, полными ненависти, но обе уже надевали плащи, готовясь к приближению полночи, к моменту наступления Нового года, который для дюжины людей закончится смертью. Обычно их было тринадцать — чертова дюжина, но не сегодня. Сидя в углу гостиной, любовники Джозз и Луис играли, словно злобные котята. Уна утешала Шеннон — ее пугали убийства. Карл помогал женщинам надеть плащи. Вольф, немой немец, вертелся рядом, не зная, чем занять руки.

Александра Нуэва и Ши-эр Жи-Шенг стояли чуть в стороне. Они еще не надели плащи и перешептывались о чем-то, поглядывая на Питера. Пожалуй, они были самыми проницательными в клане, если не брать во внимание Карла, и уже понимали, что конфликта не миновать.

— Идем, дети мои, — со строгим видом сказал Карл, — вам следует выглядеть как люди, если вы хотите пировать после полуночи.

Взяв плащи, Александра и Шенг смотрели на Питера с гневом и удивлением. Питер отвернулся: он был уверен, что принял правильное решение, но не мог смотреть им в глаза.

«Да, я знаю, что я прав, но почему так больно моему мертвому сердцу?»

— Питер? — обратился к нему Карл.

В том, как он произнес его имя, можно было слышать множество вопросов.

«Почему ты не надеваешь плащ?»

«Почему ты на меня не смотришь?»

«Готов ли говорить о принятом решении?»

О да, Карл давно, вот уже несколько месяцев, видел, что Питера мучают сомнения. Карл чувствовал, что эти сомнения могут стать причиной, из-за которой ему придется отречься от любимого сына. Между ними легла дурная кровь, а значит, рано или поздно все станет известно.

— Я не пойду.

Молчание, взгляды, какими одарили его члены семьи, ранили больше, чем лучи солнца. Ему показалось, что прямо сейчас он может упасть замертво.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ксавье Пента, глядя на него широко раскрытыми черными глазами.

— Только то, что я не стану охотиться. Ни сегодня, ни когда-нибудь потом.

Он с трудом смог посмотреть в глаза своего наставника, своего отца и лучшего друга — Карла фон Рейнмана. Питер увидел в них не гнев, как у всех остальных, а печаль. Впрочем, он знал, что так будет.

— Ты слишком хорош для нас, Питер? Ты это хочешь сказать? — спросила Эллен.

Сама мысль о том, что мужчина может оставить ее, была для нее невыносима. Так было всегда. В этом они с Вероникой оказались на одной стороне.

— Нет, Элли. Он просто хочет дать пощечину своему отцу.

Это было слишком.

— Я скажу это только один раз, скажу для всего клана. Сделаю это главным образом для тебя, испуганная маленькая Шеннон. — Он кивнул девушке. — Не смейте сомневаться в моем отношении к нашему отцу. Это вас не касается.

Я объясню вам, почему я не стану охотиться с вами сегодня… я не охочусь больше. Если говорить начистоту, луже много месяцев не охотился на людей.

Печаль в глазах Карла сменилась потрясением. Он чувствовал, что Питер собирается юс покинуть, но это… Все были ошеломлены.

— Но сейчас, Питер… — начал Ауис.

Его перебила Уна.

— Как ты будешь жить? — спросила она.

Вероятно, ее действительно тревожила судьба Питера.

— Я справлюсь.

— Трус! — выкрикнул Триш.

Он подошел к Питеру вплотную. Карл не произнес ни слова.

— Слабая, напуганная женщина, — продолжил Триш. — И ты называл себя воином? Ты позор нашей семьи!

— Триш, — наконец произнес Карл.

Но Триш не мог остановиться, он все говорил и говорил, словно выплескивал в лицо Питеру свою ненависть. Октавиан молчал.

— Ты — жалкий мерин, ты плюешь в глаза отцу! Мы должны охотиться на тебя, наглый трус. Предатель! Если я…

И тут Карл его ударил. Питер увидел, как рука Карла метнулась к Триш, и тот упал, не закончив очередного оскорбления.

В следующее мгновение, в то биение сердца между триумфом и разрывавшей сердце болью, Никифор Драгазес, точнее Питер Октавиан, как называл его отец, давший ему новую жизнь, но и принесший столько страданий, в глазах друзей, кого он так любил, увидел презрение. Это мгновение навсегда врезалось в его памяти. Александра Нуэва и Шиэр Жи-Шенг были для него самыми близкими людьми после Карла. Он намеренно отдалялся от них, стараясь освободиться от адских мук совести, что раз и навсегда стала властвовать над ним. Все происходившее было для Питера удивительно, однако и Шенг, и Александра, казалось, ждали от него чего-то подобного. Их молчание да еще молчание Рольфа сделало ситуацию такой мучительной. Они ничего не сказали, но в их глазах он прочитал ненависть еще более непримиримую, чем у всех остальных. Его друзья…

— Почему? — наконец спросил Карл.

Его слова будто завершили это мгновение, навсегда разорвав связь Питера с Алекс и Шенгом.

Теперь пришло время разорвать связь и с Карлом.

— Люди, — сказал Питер.

Он говорил негромко, но был уверен, что все услышат его.

— Когда мы были воинами, все было иначе. Даже если сражение превращалось в бойню, все было иначе. Мы сражались во имя какой-то цели. Сейчас, последние несколько десятков лет, мы просто убиваем.

— Питер…

Карл покачал головой. Он не мог понять.

— Ведь это только животные.

— Ты не понимаешь меня, — сказал Питер, как рассерженные дети обращаются к родителям.

— Так объясни мне.

— Они — это вы! Неужели вы сами не видите?

Обернувшись к остальным, он жестом обвел комнату.

— Они — это вы. Именно поэтому вы убиваете их. Да, конечно, вам нужна кровь, но не ценой их жизней. Вы не можете брать их кровь, не спрашивая. Вы ненавидите людей и потому убиваете их. Мы говорим о людях так, словно это скот.