Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

Ибо «от земли и до небес сам господь меня вознес», в данном случае – от подвала до крыши…

Здесь, на стройке, состоялась моя встреча с человеком, во многом определившим судьбу. Однажды по недостроенным этажам пронеслось: «Корреспондент приехал». Я как таскал свои носилки, так и продолжал таскать, пока на площадке второго этажа не показался высокий, худощавый, элегантный мужчина, представившийся как Виктор Курапин. Мы разговорились. Он меня все спрашивал, как мне, подростку, здесь, на стройке, работается. А я его: в чем заключается работа журналиста? Курили, говорили и, кажется, приглянулись друг другу. Спустя какое-то время он прислал свою заметку, опубликованную в газете «Северный рабочий». Передали её через прораба, и через полчаса вся стройка знала о ней. Мужики меня зауважали. А уж я-то как себя зауважал! Дело шло к выпускным экзаменам.

ШэРэМэ ты моя, ШэРэМэ…

Первые школы рабочей молодёжи появились в войну для работавших на предприятиях подростков, 5-7-е и 5—10-е классы. В сельской местности существовали аналогичные школы сельской молодёжи. В 1958 году многие (но не все) переименовали в «вечерние (сменные) средние общеобразовательные школы». В шутку их прозвали «шаромыгами» (производное слово от аббревиатуры ШРМ). Но шутки шутками, а в таких школах учились первые космонавты Юрий Гагарин и Валентина Терешкова, легендарный командующий воздушно-десантными войсками Герой Советского Союза Василий Маргелов, писатель Владимир Войнович. Школам рабочей молодежи посвящены прекрасные советские фильмы «Весна на Заречной улице» и «Большая перемена». Так что снимите шляпы, господа!

Получив со скандалом документы в ставшей нелюбимой восьмой школе, отправился на улицу Зеленцовскую. Первое упоминание об улице относится к 1810 году в связи с наличием здесь дома некоего Зеленцова. Зеленцовским стал именоваться и протекавший вдоль улицы ручей – бывший Кавардаковский. В начале XIX века данный ручей назывался еще и Уваровским по располагавшимся тут владениям дворян Уваровых. Улица словно разделена на две части, и один ее отрезок, около 300 метров, – настоящий музей под открытым небом. Начало в двадцати – тридцати метрах от небольшого обрыва Которосли. Конец упирается в улицу Большую Федоровскую. На данном отрезке находятся, в отличие от иных здешних деревянных домов и домишек, каменные архитектурные памятники. Одно из них – корпус бывшей кондитерской фабрики Ландрина, того самого, что создал круглую карамель с особым полосатым окрасом.

Да простит меня читатель за краткий исторический экскурс. Разумеется, тогда ничего этого я не знал, но… Я шел в самую известную тогда ШРМ №10. Огромное трехэтажное красного кирпича здание карамельной фабрики Ландрина стояло как раз на повороте трамвая, ниже его к Которосли сбегало несколько невзрачных домишек, вокруг такие же. На фоне их школа выглядела если не дворцом, то строением очень впечатляющим. Как не знал я тогда истории улицы, так не подозревал, что тем же годом по весне отсюда ушла в самостоятельный путь будущая гордость Ярославля и страны Валя Терешкова. В той школе рабочей молодежи училось порой до тысячи человек. Представляете масштаб? Я в их число не попал. Пока трудоустраивался, гулял и радовался, комплектование десятых классов здесь закончилось. И сколько в учебной части ни канючил, документов не приняли. Оставалось идти в ШРМ №9.

История её связана с фабрикой "Красный Перекоп". За точку отсчета истории можно принять 1952 год. Занятия проводились на фабрике и в три смены. Учащиеся, в основном рабочие фабрики, шли на занятия сразу после смены в цехах. Позже школа заняла левую часть трехэтажного кирпичного здания 1890 года постройки по улице Стачек (бывшей Широкой). Школа по сей день располагается в этом здании с арочными окнами.

Здесь трудился сильный педагогический коллектив, много учителей-ветеранов, отдавших профессии по четверти века и более. Они ценили в нас человеческое достоинство. Тогда нередкой была дружба учителя и ученика, которых зачастую объединял и возраст. Всё это положительным образом сказывалось на сознательном отношении учащихся к школе. Короче, шэрэмэшники не шарамыжники. Это те, кто решил совместить полезное (работу за зарплату) с приятным (учебу без отрыва от той зарплаты).

Четыре раза в неделю по четыре урока: с семи до десяти вечера. В отличие от школы детской здесь отношение к ученикам было очень уважительное: ведь иным из них далеко за тридцать. Позднее, увидев сериал «Большая перемена», поражался: ну, всё, как у нас: и отцы, и дети, и танцоры вроде Ляпишева, и футбольные болельщики, правда, без транзисторов.

Учились очень добросовестно, поскольку хотели. Четыре раза в неделю каждый вечер с семи до десяти, а то и до половины одиннадцатого вечера. А еще надо домой добраться, да чуток соснуть, чтобы утром не опоздать на работу. Как находил время для уроков? Даже сейчас сообразить не могу, но без сделанных уроков не приходил.

Домой шли, собираясь группой, обычно это были, кроме меня, Коля Сорокин, только что отслуживший в Кремлевском полку высоченный красавец; Валька Курицын – прекрасный художник и большой спорщик; две девушки: одна – Лида, сворачивала в Починках, другая – Люся Панкратова, черноокая красавица, сворачивала на улицу 8-е марта. Она – центр внимания и ухаживания. Не влюбиться невозможно, я влюбился, втюрился, втрескался. А какая влюбленность без стихов? Нужны стихи, пожалуйста. Промучившись вечер, выдал. Однако не поразил.

Уж как я страдал, понимая, что шансов никаких. Коля Сорокин, к которому Люся явно благоволила, но который с улыбкой притязания те отвергал, сказал откровенно:

– Плюнь на неё. И вообще не та она баба, понимаешь?

Я не понимал. Тогда он разъяснил:

– У тебя, как понимаю, баб еще не было. А у неё мужиков куча…

– Врешь!

– Нет! Она ведь в военкомате работает. У меня там друг-сослуживец. И вместе с ними как-то отмечали праздник на одной хате. Поддали, конечно, кто-то ушел домой, кто-то остался. Так вот из баб осталась только она, я сам видел – спала не одна…

Возразить не мог, прицепился только к словам:

– Что у тебя все бабы да бабы, девушка она, понимаешь?

Коля с сожалением покачал головой. Я мучился до конца учебы и совместных возвращений. Иногда Люся снисходила до меня и брала под руку и даже сама целовала в щеку, смеясь и веселясь.

Учился с большим интересом, чем в детской школе, хотя с поведением и здесь не все складывалось. После морозного стылого рабочего дня успевал дома только перекусить. Прибегу в школу, сяду, а место мое у окна, следовательно, и у батареи, всегда горячей, как печка, и меня кидает в сон. И вроде бы спишь, но слышишь, что происходит. Не раз, услышав свою фамилию, я никак не мог очнуться от сонного морока.