Русская матрица. Будет ли перезагрузка? - Сергей Кара-Мурза

— Это же вы, кажется, сказали, что мы «питаемся трупом убитой советской системы»?

— Это, конечно, метафора. Советская система не убита. Теплоснабжение, здравоохранение, армия имеют еще многое от того же, советского, типа. Тенденции не слишком радужные, но не фатальные. Пространство для маневра пока есть.

— Пять лет назад в рамках экспертной дискуссии «Проекты для России» вы представили «Новый советский проект», как возможный путь развития России. Как с тех пор поменялись ваши взгляды?

— Принципиально взгляды не поменялись. И в рамках «Нового советского проекта» возможны существенно разные варианты. Испытанные в советской практике матрицы могут быть изменены согласно новым свойствам индустриального общества, опыту катастрофы СССР и рыночной реформы, мировоззренческим сдвигам и новым международным условиям.

Другое дело, что люди еще не готовы к тому, чтобы собраться для «общего дела». Они еще не «нагулялись». Мы вернемся в «новый Советский Союз» только тогда, когда в обществе будет явный перевес сил у тех, кто этого хочет.

— В одном из своих выступлений вы сказали, что кризис — то время, когда необходимо создавать новые социальные формы бытия. Какими могли бы быть эти формы бытия?

— Это будут, конечно, не формы возврата в казарменный социализм, историческая необходимость жить в состоянии такой аскетической мобилизации ушла в прошлое (надеемся). Новые социальные формы предполагают синтез того, что накопила наша культура и в советское время, с опытом «глотка капитализма». Речь о строительстве новой системы, соответствующей знаниям, разуму и совести современного человека. Он ведь набрался уму-разуму, набил себе новых шишек, осмыслил новые утраты.

Ценность кризиса в том, что он расшатывает старые догмы и отношения, укреплявшие старые формы. Кризис — бедствие, но часть вызванных им страданий можно окупить тем, что новые социальные формы можно воплотить в жизнь сравнительно безболезненно. Кризис ломает и силы сопротивления новому. Во время кризиса все понимают, что надо прежде всего оживить ресурсы, которые были омертвлены в прежних формах. Это побуждает к творчеству и сотрудничеству.

Сейчас, к примеру, множество людей потеряли работу либо переведены на неполную рабочую неделю. Их способность к труду «дремлет» и угасает, это огромные личные и социальные потери. Этим людям нужно дать возможность трудиться. В России выведено из оборота 44 млн. гектаров посевных площадей. Это бесплатные ресурсы. Солнечная энергия — еще один огромный бесплатный ресурс. В советское время почти каждое крупное предприятие имело подсобное хозяйство в сельской местности на правах цеха. Продукты, которые там производились, шли в основном в столовые предприятий, детские сады, что-то продавалось. Эту дееспособную систему в девяностые годы ликвидировали. Но сейчас заводы, у которых имеется избыточная рабочая сила, могли бы людей не увольнять, а воссоздать такого рода цеха в виде сельскохозяйственных предприятий. По два-три месяца простаивающие работники могли бы там работать. Это оздоровило бы предприятие и оживило село. Сельским жителям самим организовать такие фермы нереально, у них нет ресурсов и организационных возможностей — и земля дичает. Завод вместе с селом мог бы это сделать. Но никаких попыток активно противодействовать кризису не видно. Кризис иногда сравнивают со стихийным явлением, а это не что иное, как попытка оправдать собственное бездействие. На нашей памяти это первый кризис в России, который не вызывает творческого подъема в ответ на угрозу.

— Что хорошего мы можем перенять у западного общества?

— Много чего! Например, здравый смысл и расчетливость. Похоже, кстати, что эти качества больше развиты у белорусов, чем у жителей больших городов России, может быть, именно потому, что у белорусов было больше контактов с Западом на низовом уровне. Люди не питали иллюзий относительно «рынка», как горожане России в начале 90-х годов. В книге «Куда идем? Беларусь, Россия, Украина» динамика главных показателей позволяет видеть, как переживали кризис 90-х годов и 2000-2007 годы народы и хозяйства Беларуси, России и Украины. В Беларуси эти годы прошли гораздо лучше — даже самые трудные годы начала реформ.

Второе, чему можно учиться у Запада, — это привычка к размеренному труду. Русские, украинцы, белорусы — народы очень трудолюбивые, но у нас еще сильна крестьянская привычка к труду ударному — как работают крестьяне во время страды. Потом бывает период расслабления после этой «страды». В современном индустриальном обществе это ведет к постоянным перегрузкам и стрессу, мы все живем в ощущении острой нехватки времени, нам кажется, что мы что-то важное упустили. Надо учиться той размеренности и бесстрастности, с которой выполняют свою работу жители западных стран. Это хорошо организованные люди, которые ничего не пускают на самотек. Конечно, слишком в этом усердствовать не стоит, но вряд ли нам это грозит.

— Сейчас много говорится о растущей мощи Китая, о той роли, которую он будет играть в мировой экономике…

— Китай набирает обороты в промышленном производстве и коммерции. Но одним этим не определяется сила государства. Так что совокупную «мощь» Китая оценить пока трудно. Они ко многим «источникам силы» чужих культур относятся очень осторожно или даже пока от них отказываются. Наверное, разумно, они — расчетливый народ. Ведь бывает, что обладание «чужой» силой может повредить каким-то устоям собственной культуры. Это проблема сложная.

Реальность такова, что за четыреста лет Запад стал самой активной «формообразующей» цивилизацией, создающей очень важные институты, технологии, образ мыслей и типы знания. Поскольку это цивилизация очень агрессивная, склонная к экспансии и накопившая огромные ресурсы, все остальные вынуждены перенимать у Запада многие формы и достижения — модернизироваться. Так мы «привязаны» к Западу, за что платим высокую цену. Но еще важнее то, что любой кризис Запада порождает кризис любой незападной культуры, который часто оказывается гораздо более болезненным, чем на Западе.

Но в принципе, конечно, благосостояние каждой культуры нам выгодно. В эпоху благосостояния люди становятся немного лучше, у них появляется досуг, чтобы задуматься, снижается уровень агрессии, им легче договориться. Однако все это именно «в принципе», а на деле благосостояние иногда порождает национальное нахальство.

— Вы в свое время выступали резко против замены экзаменов централизованным тестированием. В Беларуси тоже немало противников такой системы проверки знаний абитуриентов…

— Замена экзаменов тестированием меняет тип мышления школьников, они утрачивают навыки рассуждения и объяснения или доказательства. Их мышление перестает быть диалогичным. Принятый ранее в школе экзамен в форме диалога школьника с комиссией был нашим национальным достоянием. Такой экзамен дороже, но он — очень важная часть всего процесса обучения. Человек учился четко формулировать свои мысли, высказывать их перед аудиторией. Сейчас этот навык будет утрачиваться.

— Вы — серьезный аналитик, имеете дело с реальными цифрами и показателями; но, тем не менее, оставляете надежду на лучшее. Каковы основания для такого настроя?