Стеклянная невеста - Ольга Орлова

— Да, я дверь забыл открыть.

Он открыл дверь, вежливо кивнул мне вслед:

— Я передам Юрию Андреевичу, что вы отпросились. Я думаю, что он не будет против.

Машину я оставила на стоянке возле университета, а сама налегке отправилась в общежитие. Сегодня дежурил на проходной милиционер Петя. Он хотел что-то сказать, но мне не хватало только выслушивать его неловкие комплименты: я быстро проскользнула мимо, махнув ему на ходу рукой, и исчезла.

Я подумала, почему, когда надо, всегда попадаются не те, кто нужен? Почему Графу необходимо было именно сегодня уехать куда-то? Почему не вчера, не завтра? Уже в лифте вспомнила Петю и сообразила, что он, может быть, хотел мне что-то сказать дельное. «Но что он мне может сообщить дельного?» — отмахнулась я, вышла из лифта и пошла к своему боксу.

Едва я вошла в наш с Таней предбанник (вешалка справа от входа, слева дверь в туалет, еще одна дверь — в крошечную душевую, общий размер прихожей — полтора на полтора метра, может быть, чуть больше), как дверь ее комнаты поспешно открылась, я увидела ее горящие то ли восторгом, то ли ужасом глаза, а голос — нормальный, комнатный:

— Света, а к тебе в гости молодой человек.

И только тогда я увидела поднимающегося со стула Матвея.

— Мы с Матвеем чай пили, пока тебя ждали, — пояснила Таня, то поглядывая на меня, то поворачиваясь к гостю. Глаза у нее вспыхивали и гасли, словно бы кто включал и выключал рубильник тока внутри нее, посылая электрическую струю в тот момент, когда сигнал могла видеть только я. Ну конечно, одно дело теория, а другое дело вот так провести вечер один на один с настоящим киллером.

Усталость мою как рукой сняло. Я озабоченно подумала, что нечего его приучать к моей комнате. В том смысле, что само его присутствие здесь нарушало какие-то устои, с какими я еще не готова была расстаться. И еще одно, после того, как я узнала, что под маской черного мотоциклиста, преследовавшего меня последние недели, скрывалась Катька, мое отношение к Матвею незаметно, но кардинально изменилось: тайное опасение уступило место странному легкомыслию. Мне даже смешным показалось волнение Таньки, у которой так горели глаза, словно бы она провела вечер в клетке с тигром.

— Вот и хорошо, — похвалила я их обоих. — А сейчас мы пройдем с Матвеем прогуляемся, а то мне надоело в комнате сидеть.

Я зашла к себе. Я чувствовала, как во мне что-то изменилось за сегодняшний день. Это из-за опасностей, волнения, раскрытия тайн, а еще — и мне не хотелось в этом признаваться самой себе — что-то во мне зажглось, когда этот гадский Аркадий обнял меня. Не к нему, упаси Боже, а вообще что-то с нервами произошло, не знаю. И вновь вспыхнула обида на Графа: ну почему, почему его нет тогда, когда он особенно нужен? И почему молчит его мобильник? «Сам виноват, — с внезапным озлоблением подумала я, — мужчина должен все предусматривать, он должен отвечать за все, даже за то, что он сам же и упускает».

Я взглянула в зеркало. На меня смотрело довольно симпатичное личико, строгое, как у поморок. Нос блестел. Когда пудрилась, я как бы окунулась в свои огромные сине-зеленые опытные глаза, и в них сейчас был блеск колдовской — даже меня они прожигали насквозь, ух, как прожигали!

Милиционер Петя сказал мне, когда мы проходили:

— Встретила брата? А то я не успел сказать, ты так быстро проскочила.

Я кивнула и поблагодарила неизвестно за что. Все-таки ему надо было бы исполнять свои прямые обязанности, а не девушкам услуги оказывать. Пусть эта девушка и я. Вернее, тем более что это я.

Я окинула взглядом Матвея, присматриваясь к нему только сейчас. В нем что-то явно изменилось, хотя он был одет как обычно: в неизменные джинсы, кожаную куртку, темную рубашку с мягким проблеском золота под воротником. Я подумала, что это, наверное, во мне самой произошли изменения, которые и заставляют все видеть в новом свете. Во всяком случае, любопытство мое, теперь уже безопасное, было сегодня особенно возбуждено.

Я взяла его под руку.

— Что же ты все время молчишь? — спросила я. — Слова из тебя не выдавишь. Мне о тебе рассказывали другое.

— Что же тебе рассказывали?

— Что ты бесстрашный, сильный. Многое рассказывали.

— Я представляю. Но я давно хотел с тобой поговорить. Как увидел тебя, уже не могу ни о чем другом думать.

— Долго же ты собирался.

— Это не я виноват. Все время что-то мешало. Да и я был занят.

— Работа? — насмешливо спросила я.

— Это тоже. Но теперь, Света…

— Так куда же мы пойдем? — перебила его я. — Ко мне нельзя, у меня соседка непривычная к гостям. Тем более что я о тебе ей кое-что рассказывала.

Он помрачнел, но я, рассмеявшись, встряхнула его руку:

— Ничего страшного, не бери в голову.

Я заметила, как потемнел воздух: стало душно, со стороны клумб сильно запахло цветочным ароматом. Над головой, поглотив синее еще небо, вздулась мутная, зловещая туча, и сразу ударил ветер, предвещая близкую грозу.

— Вот что, — решительно сказала я, — скоро нас основательно промочит, надо искать убежища. Ко мне нельзя, от ресторанов меня уже тошнит, остается один выход: ехать к тебе. Тем более что у меня ты уже был, теперь твой черед принимать гостей. Ты где-нибудь живешь же?

Я сама себе удивлялась. Накатило темное, тяжелое, как эта туча над головой, сама себе не принадлежала. Хотелось встряхнуться, сделать кому-то больно. Но кому? Может, себе? Не узнавала себя, но и не сдерживала, говорила Матвею что-то совсем сумасбродное. И было все равно. Да, пусть!

— Ну, где твой мотоцикл? Хочу ехать на твоем мотоцикле, как валькирия. Знаешь, кто такие валькирии? Скандинавские ведьмы-воительницы, скачущие на лошадях. Буду валькирией на мотоцикле.

Мотоцикл стоял недалеко от проходной, прикованный к чугунной ограде университетского комплекса. Вблизи он показался мне огромным, черным, зловещим, под стать моему настроению, которое, однако, несмотря на присутствующие оттенки, не мешало мне становится все более дерзкой, отчаянной.

Он дал мне свой шлем, и мы понеслись сквозь набухающую влажную тьму, словно навстречу битве. В темно-лиловом небе грохотало; отдаленно, глухо, все время накапливая силы для окончательного броска, катился далекий гром. Дождя еще не было; было и жутко, и весело лететь сквозь сумерки куда-то в неведомое.

— У тебя есть дома что-нибудь из еды? — крикнула я Матвею.

Он кивнул, не оборачиваясь. Потом повернул голову:

— По пути заедем в магазин.

— Так есть или нет? — снова крикнула я.

— Заедем!..

Возле какого-то магазинчика Матвей оставил меня на мотоцикле, а сам кинулся внутрь. Я сидела верхом, ощущая на себе взгляды прохожих мужчин, и дерзко улыбалась в ответ. Невидимое небо содрогалось уже над головой, и ближе, ближе вспыхивал великолепный голубой свет.