Небо в алмазах - Alexandrine Younger

умными карими глазами, качала головой, не собираясь жалеть. Сама виновата, дочка…

— Только не вздумай плакать, и расслабляться! Помни, что я тебе говорила — мы не имеем права показывать свои слабости!

Павловы не плачут. Так твердил отец, забинтовывая Лизину коленку, предварительно обработанную зелёнкой. Конечность ныла, и Лиза все равно растирала по лицу слезы маленькими кулачками. А потом папка брал её на руки, и боль забывалась. Он дарил Лизе плюшевых зайчиков, из которых можно было бы собрать целую семью! Как мало нужно было для счастья в пять лет, просто жить и быть послушной. Или же просто увидеть старшего брата, ведь с Витей можно смеяться до упаду. И братец всегда знает всё наперед, оперируя сухими фактами, и почему младшая сестра никогда его не слушает? Ни разу…

Да, Павловы не плачут. Просто не умеют, разучились. Они берут свои проблемы в кулак, и душат, как змею Горгону. Принцип работал железно, пока не полетел к чертям собачьим — прямо по курсу к крыльцу дачи Царёвых. Разбился буквально вдребезги, когда Лиза внезапно почувствовала, что оказалась одна. Без Космоса, который почему-то пытался удержать, смотря строгим взглядом, будто имел право запретить дышать или не верить своим глазам.

Воспоминания, лето 89-го…

— Лиза! — и как он ещё стоял на ногах, а не рухнул снопом на пол? И с этим человеком завязана её судьба? Судьба, которая поманила светом, а потом опустила в кромешную темноту. — Я с кем вообще разговариваю?!

— Иди лесом! Не заблудишься! — и этот человек ревновал её, чтобы сам… — Убери руки, Космос! Да пусти ты, — втолкал её в квартиру, будто безвольную куклу. — Кос!

— Ты хоть раз за этот долбанный месяц, меня послушай! Не ходи за советами к дружкам, не звони никому, а… — Холмогоров заметно протрезвел, особенно когда в очередной раз забыл, что Лизе не слишком хочется быть тряпичной игрушкой на веревочках. — Нахер… Бля, на хер-то меня вообще слушать, да? Чего тебе сказал твой хороший друг Слава?

— О том, какой же ты кретин и ушлёпок! — пускай бедный Громов был готов просить помощи у отца, чтобы понять, почему на Белова повесили убийство. — Пляши! От обузы избавляешься! Козы ждут…

— Вот и пиздит твой прокурор хренов! — Космос смеется, и эти звуки убивают последние надежды, что все между ними не кончено. Но сейчас он даже не представляет, что завтра утром не найдет понимания у Лизы. Она же просто не может его бросить! — Поверила, что ли? Говори!

— Не волнуйся! — и теперь Павлова не узнает того, кто дал ей ощутить — что же такое любовь, и пытается лишь защититься от нападок, как маленький волчонок. — На измене стоишь? Доказывай! Меня любишь?

— Какого же лешего ты понять меня не можешь? — Космос взревел, как вспыхнувший Везувий. Он был пьян, но оставался верен себе в своей правде.

— Не нужна я тебе! Зубы показала, а на хера тебе такой геморрой?

— Шагу теперь из дома без меня не ступишь!

— Это — мой дом! — и она впервые так рьяно отстаивает свое мнение перед ним. — И отцу не вздумай с такой мордой показаться! И ключи от дачи отдать не забудь!

— Заботливая дочка! А меня не жалко, нет? Какого хрена я тут распинаюсь?

— Ты когда шалаву эту по пьяни целовал и под юбку к ней лез, то тоже обо мне думал, да? — и как им вообще в голову пришло так развлечь Сашку, которого ищет вся ментура. — Хороша же деваха была, задница точно крепкая, ночка обещала быть горячей? Тебя бы оценили по достоинству! Но обломался, да? Дурная дочка судейская, так Надька говорит? А она права была, сволочь…

— Я тебя везде искал, пока ты шлялась, и на месте усидеть не могла! Что ты?! А ты у нас умная, делаю, что хочу! Избаловалась, ни скажи мне дурного, нахуй, слова!

— Уходи! Я тебя искала, ты успокоился?! Нет?! Мне уже все равно!

— С ума сошла? Кто мне кроме тебя нужен, поясни?! Любишь? И не нужен?

— Отпусти! — взревела Лиза, роняя голову на согнутые колени. — Твой друг Громов обрадуется — тебе назло, дурень, ты же это предвещал?!

— Я убью его! — Слава был прав, говоря, что она еще не раз обожжётся на этом вулкане любви. — Если он к тебе хоть приблизится. Я слов на ветер не брошу, я знаю, что он хочет от тебя…

— Какой толк, Холмогоров? — Лиза вжалась в кресло, понимая, что остановит его только одним решением. — Не будет свадьбы! — и как в насмешку, кольцо не снималось с безымянного пальца. А Космос даже не дослушал Лизу. Закрыл в квартире, забрав ключи, и вернувшись утром.

Трезвость подкатила с осознанием того, что хозяйка одиноко закрылась от него в спальне, не зная, как поверить снова. Как не вспоминать того, что крысой-ревностью отравило чувства двух брошенных детей, потянувшихся друг к другу после горьких потерь…

Январь, 90-го…

Конец лета и осень восемьдесят девятого года казались Лизе ночным кошмаром. Как будто не с ними. И стоит только открыть глаза, а за окном родная московская улочка, во дворе стоит шикарный «Линкольн», счастливый обладатель которого прижимается во сне теснее. Лиза давно не спит, и перебирает темно-русые волосы спящего Космоса, который утыкается головой в её неприкрытый живот и обнимает стройные ноги — излюбленная поза для отдыха.

Лучше бы он подольше не просыпался, а лежал так спокойно, не заставляя за себя волноваться. Но Лизе нравится, что стоит Холмогорову чуть разлепить глаза, и ей не уйти далеко, отдаваясь во власть любимых рук. Она податливо выгибает спину, прижимается; они сводят друг друга с ума, каждый раз. Они любят — это заметно в каждой мелочи и прикосновении, сделанном не напоказ, а обыденно. Они давно стали незаменимы, и даже после самой тяжелой ссоры Лиза знает, что он придет — не может не прийти, а она не простить. Ей совсем не хочется видеть в нем недостатков, и выныривать из своего омута.

Любит…

И их счастье омрачает только Пчёлкин, явившийся так некстати, и оповестивший, что «Белый поперся к своей манекенщице». За разговором парней раскуривается последняя пачка сигарет, а Лиза молча наблюдает со стороны, зная, что Кос и Витя почти наверняка ввяжутся в громкую историю. Санька нарвется или уже нарвался, и взял друзей в долю.

Механизм пущен…

Нет, Павлова плачет. Жаль, что она не послушалась покойного родителя, который велел не тратить слезы попросту. Едва оказавшись в заклятом Ленинграде, Лиза разразилась ревом, переходившим в крик одинокого ребенка. Малыш потерял маму. Мамы рядом