Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

рассказал о гонениях на евреев в Восточной Европе; а Сэмюэл Харрис представил доказательства разграбления и массового голода в оккупированных нацистами России и Украине[638].

Все трое конкретизировали доказательства, на которые ссылались Джексон и Олдерман в первые дни процесса. Додд пространно цитировал переписку между Фрицем Заукелем (гитлеровским комиссаром по рабочей силе) и Розенбергом. В октябре 1942 года Заукель сообщил Розенбергу, что для работы в немецкой оружейной промышленности необходимо немедленно набрать около 2 миллионов иностранных рабочих с Украины и других оккупированных восточных территорий. Додд описал, что это означало на практике: русских и украинцев, набранных для принудительного труда в Германии, недокармливали и безжалостно истязали. Те деревни, в которых сопротивлялись набору работников, сжигали дотла. Выживших избивали, арестовывали и отправляли в трудовые лагеря. Уолш зачитывал переписку между немецкими руководителями об уничтожении евреев. Автор одного секретного рапорта Розенбергу от июня 1943 года ворчал, что тысячи евреев, убитых эсэсовцами, лучше бы использовали как рабочую силу. В другом рапорте жаловались на утечки газа из передвижных фургонов смерти, применявшихся айнзацгруппами на оккупированном Востоке; автор рекомендовал, чтобы во время работы фургонов немецкие солдаты стояли как можно дальше для сохранения своего здоровья[639].

Американцы изобразили ужасающую картину немецкой оккупации Советского Союза. Советские представители были тронуты и в то же время обеспокоены. Джексон и его команда продолжали копить доказательства нацистских преступлений против советских граждан – и все больше вторгались в советскую часть обвинения. Додд представил и зачитал документы о принудительном труде, депортациях и концлагерях – а все эти документы, как считалось, должны были представить советские и французские обвинители в рамках обвинения в «преступлениях против человечности». Руденко и французский заместитель главного обвинителя Эдгар Фор попросили американцев умерить пыл – но Джексон снова заявил, что все эти документы относятся к пункту обвинения в заговоре[640].

На той неделе комиссия Вышинского провела пять заседаний, и ее члены в частном порядке высказывали негодование в отношении действий американцев. Горшенин заявил, что просил Джексона, чтобы американцы не вмешивались в советскую часть обвинения, но безрезультатно, и приказал Руденко продолжать добывать любые материалы, которыми американские обвинители согласятся поделиться[641]. Вышинский, который следил за событиями в Нюрнберге издалека, убедился, что Джексон старается свести советское обвинение к второстепенной роли в процессе. Разумеется, он был прав. Джексон ранее говорил нескольким своим сотрудникам и президенту Трумэну, что не доверяет ни советской стороне, ни французам и хочет, чтобы американские обвинители представили как можно больше материалов уголовного дела[642]. Но был и другой аспект. Отчасти из соображений защиты государственного суверенитета Устав МВТ ограничивал охват обвинений в «преступлениях против человечности» так, что под него подпадали только преступления, совершенные «во исполнение или в связи» с другими преступлениями, подсудными Трибуналу. Джексон пришел к убеждению, что этот пункт обвинения лучше закрепится – и лучше охватит преступления, совершенные до войны, – если прочно привязать его к Разделу I, к нацистскому заговору[643].

Члены комиссии Вышинского продолжали работать над советским обвинением, одновременно борясь за то, чтобы удержать американцев в рамках. Они продолжали исправлять речи советских обвинителей, утверждать отобранные документы и горячо обсуждать, как остановить экспансию американского обвинения – которая не только возмущала их, но и имела практические последствия с точки зрения подбора доказательств. Стоит ли советским обвинителям идти напролом и представлять документы, уже внесенные американцами и британцами? Члены комиссии решили не уступать ни пяди. Советские обвинители должны максимально использовать доказательства, еще не представленные Трибуналу, и в то же время – все документы, важные для советского обвинения: неважно, если ранее их представили в публичном слушании американцы или британцы. Комиссия Вышинского подчеркнула, что ко вступительной речи Руденко желательно добавить свежие доказательства. Для этого Вышинский попросил советских руководителей ускорить проверку новых документов, связанных с нацистской агрессией[644].

Проблема свидетелей защиты также тревожила советскую сторону. В октябре Трибунал отклонил предложение Никитченко наделить каждого главного обвинителя правом отвода свидетелей защиты[645]. Теперь защита просила вызывать свидетелями все больше и больше немецких генералов и дипломатов, чтобы оспорить советские доказательства и аргументы касательно войны. Правила Трибунала не были строгими. Каждый адвокат защиты мог ходатайствовать в Секретариате о вызове любого свидетеля по своему желанию, обосновывая выбор лишь теми фактами, которые данный свидетель мог бы сообщить, и релевантностью этих фактов с точки зрения защиты его клиента. Защита поспешила воспользоваться этим правилом в своих интересах и затопила суд ходатайствами; американские власти создали в Секретариате подкомиссию для их рассмотрения[646]. Теперь комиссия Вышинского сочла необходимым, чтобы Трайнин участвовал в этой подкомиссии, и поручила Никитченко обеспечить это. Комиссия также поручила советским обвинителям оспаривать некоторые конкретные запросы защиты – например, ходатайство Отто Штамера о подаче письменных вопросов лорду Галифаксу. Штамер хотел, чтобы Галифакс засвидетельствовал, что Геринг пытался удержать Германию от войны[647].

Еще больше осложнялась проблема свидетелей из-за обвинений против шести фашистских организаций – Имперского кабинета, руководящего состава НСДАП, СА, СС, Генерального штаба и Верховного командования вермахта, гестапо и СД (обвиняемых как одна организация). Советская сторона сначала выступала против американского предложения судить организации, но на Лондонской конференции уступила в этом вопросе. Теперь для всех – включая Джексона и Максуэлл-Файфа – оказалось большим сюрпризом, что защита просит вызвать в суд десятки представителей каждой из этих организаций. Комиссия Вышинского приказала Руденко и Никитченко выступить против этого запроса, указав, что представители этих организаций уже есть среди подсудимых и что заслушивание дополнительных свидетелей займет слишком много времени[648]. Советская сторона придавала времени значение, но в основном хотела ограничить возможности защиты. Она не видела никакой пользы от вызова в суд свидетелями десятков эсэсовцев и немецких генералов.

Советские корреспонденты думали, что защита плетет интриги с целью сорвать процесс. 15 декабря Вишневский сообщил главному редактору «Правды» Петру Поспелову, что обвиняемые и их адвокаты «всячески стараются затянуть процесс; дискредитировать обвинение, отчасти и сам Трибунал». Вишневский отметил, что, в частности, Геринг с особым интересом следит за растущими трениями между советской и англо-американской сторонами и выжидает любого обострения, способного помочь защите. Он решил, что подсудимые применяют «все уловки», занимаются политическими увертками и отвлекают внимание суда на процедурные тонкости. Он предупредил: «надо бить по этим методам безжалостно» и добиваться «быстрого суда»[649].

Комиссия Вышинского именно это и пыталась сделать. Действуя по ее инструкциям, Руденко и Никитченко оспорили решение Трибунала, согласно которому обвинители должны были вслух зачитывать в суде все разделы документов, на которых хотели основать обвинение