Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс

— А если та, которая ему нужна, скажет «нет»?

— Именно эту версию он и пытается нам скормить. Не верю ни единому слову. Кто откажет дяде Питеру? Он, конечно, не красавец и своей болтовней может мертвого осла вывести из терпения, но у него куча денег, отличные манеры, и он в племенной книге.[139]— Юноша покачался на краю Меркурия, вглядываясь в его мирные воды. — Смотрите, какой здоровенный. Наверное, живет тут с самого основания колледжа. Видели, поплыл? Личный питомец кардинала Вулси. — Он бросил рыбе несколько крошек безе, та быстро заглотила их и скрылась в глубине. — Не знаю, насколько хорошо вы знаете моего дядю, — продолжал он, — но при случае скажите ему, что видели меня, что вид у меня был больной и измученный и я намекал на готовность свести счеты с жизнью.

— Непременно, — пообещала Гарриет. — Я скажу, что вы едва могли ползти и упали в обморок прямо мне на руки, рассыпав при этом мои покупки. Он не поверит, но я сделаю, что смогу.

— Нет, он не очень-то доверчив, черт его дери. Придется, видимо, писать и предоставлять доказательства. Но зачем я утомляю вас своими делами? Идемте на кухню.

Повар Крайст-Черч с радостью извлек безе из старинной и знаменитой колледжской печи, и когда Гарриет достаточно повосхищалась огромным очагом и сверкающими вертелами и выслушала статистические данные о том, сколько окороков жарится в неделю во время триместра и сколько расходуется топлива, она снова проследовала за своим провожатым во двор с надлежащими изъявлениями благодарности.

— Не за что, — сказал виконт. — Боюсь, это слабая компенсация за то, что я сбил вас с ног и разбросал ваши вещи по всему двору. Могу ли я узнать, кого имел честь подвергнуть этим неудобствам?

— Меня зовут Гарриет Вэйн.

Лорд Сент-Джордж встал как вкопанный и треснул ладонью по лбу.

— О господи, что я наделал? Мисс Вэйн, прошу прощения, смиренно вверяю себя вашему милосердию. Если дядя узнает, он никогда меня не простит, и вот тогда я уж точно перережу себе горло. Кажется, я сказал все, чего нельзя было говорить.

— Это моя вина, — сказала Гарриет, видя, что он не на шутку испуган. — Я должна была вас предупредить.

— На самом деле я никому не должен всего этого говорить. Боюсь, я унаследовал дядин язык вместе с маминой бестактностью. Слушайте, ради бога, забудьте все, что я наболтал. Дядя Питер отличный малый, лучше не бывает.

— У меня была возможность в этом убедиться, — сказала Гарриет.

— Ну да. Кстати — ох черт, что ж я всегда чего-нибудь да ляпну, — я должен объяснить, что он никогда о вас не говорит. Он не из таких. Это матушка. Она чего только не скажет. Простите, получается все хуже и хуже.

— Не беспокойтесь, — сказала Гарриет. — В конце концов, я знаю вашего дядю — знаю достаточно, чтобы понимать, какой он человек. И я конечно же вас не выдам.

— Ради всего святого, не выдавайте! И не только потому, что тогда мне больше ничего из него не вытянуть — а я попал в изрядную передрягу, — но он умеет заставить человека почувствовать себя таким мерзким червем. Вы-то, наверное, не знаете, каково это — попасться ему на язык, конечно нет. Но я бы предпочел, чтоб с меня шкуру живьем снимали.

— Мы оба виноваты. Я не должна была слушать. До свидания — и спасибо за безе.

Она прошла половину Сент-Олдейт, когда виконт нагнал ее.

— Только что сообразил! Эта история, которую я сдуру помянул…

— Про венскую танцовщицу?

— Певицу — он по музыкальной части. Но это все мхом поросло, лет шесть прошло, не меньше. Я еще в школе учился, и вообще это не считается.

Гарриет рассмеялась и торжественно пообещала забыть о венской певице.

Друг мой, я стыжусь слышать то, что о тебе повествуют… Ты почти достиг возраста девяти лет, по меньшей же мере осьми с половиной, и, будучи способен помнить свои обязанности, за небрежение ими заслуживаешь суровейшего наказания, нежели тот, кто о таковых не ведает вовсе. Не мни, что знатность предков попускает тебе делать все, что заблагорассудится, напротив — тем крепче ты принужден следовать стезею добродетели.[140]

Пьер Эрондель

— Так, — сказала казначей, быстрым шагом подходя к Высокому столу. — Джукс снова оскандалился.

Уже наступил четверг, все обедали в трапезной.

— Опять что-то украл? — спросила мисс Лидгейт. — Господи, какая жалость!

— Энни говорит, она давно уже что-то подозревала, а вчера работала полдня и поехала к миссис Джукс сообщить, что собирается пристроить детей куда-то еще, и тут — что бы вы думали? — заходит полиция и обнаруживает целую кучу вещей, которые две недели назад были украдены из студенческих комнат в Холивелле.[141]И бедную Энни тоже допра шивали.

— Я всегда считала, что не надо там оставлять детей, — заметила декан.

— Так вот что Джукс делал по ночам! Его видели возле колледжа, — сказала Гарриет. — На самом деле это я посоветовала Энни забрать детей. Жаль, что она не смогла сделать этого раньше.

— А мне казалось, что у него все наладилось, — отозвалась мисс Лидгейт. — И работа есть, и цыплят разводит, и деньги получает за маленьких Уилсонов, детей Энни, — зачем же ему, бедняге, воровать? Может быть, миссис Джукс не умеет распоряжаться деньгами?

— Это Джукс не умеет вести себя прилично, — сказала Гарриет. — Такой он человек. Лучше просто не иметь с ним дела.

— Много он украл? — спросила декан.

— Как я поняла со слов Энни, — ответила казначей, — к Джуксу ведут следы многих мелких краж. Вопрос в том, кому он продавал все эти вещи.

— Какому-нибудь скупщику краденого, — предположила Гарриет, — ростовщику или кому-то в этом роде. А его никогда не сажали в тюрьму?

— Кажется, нет, — ответила декан. — Хотя следовало бы.

— Ну, раз судимостей не было, он легко отделается.

— Мисс Бартон наверняка знает, надо ее спросить. Надеюсь, бедная миссис Джукс ни в чем не замешана, — сказала казначей.

— Ну конечно же нет! — вскричала мисс Лидгейт. — Такая милая женщина!