Песнь Валькирии - Марк Даниэль Лахлан

Жируа перекрестился.

— Покажи мне.

— Милорд, я слаб.

— Не беспокойся, я сильный.

Жируа схватил Гилфу за загривок и столкнул вниз по ступенькам. Другой норманн следовал за ними с факелом в руке, и мерцающие блики пламени играли на руне.

— Послать за остальными, сэр?

— Зачем?

Они приблизились к склепу и увидели место кровавой резни.

— Вот что магия сделала, смотрите! — сказал Гилфа.

— Спаси нас, Христос! — воскликнул норманн.

Жируа огляделся вокруг.

— Одни англичане не смогли бы такое совершить. Тут понадобилась большая сила.

— Магия, — поправил Гилфа. — Я же рассказывал вам. Тут была одна женщина. Она вошла в ту дыру — и ничего, а когда вышла, то… вот, все мертвые.

— Мне там ничего не грозит? — спросил Жируа.

— Пег. Я уже заходил туда и вышел.

Жируа, указав на Гилфу, обратился к солдатам:

— Если я не выйду оттуда, убейте его.

— Да, милорд.

Жируа положил факел и, пригнувшись, стал спускаться.

Теперь светилась только руна, холодная, мерцающая.

Норманн не стал вкладывать меч в ножны. Гилфа был слишком слаб, чтобы держаться на ногах. Он хотел, чтобы руна дня погасла, но она не слушалась. Они долго сидели перед склепом, и Гилфа не сводил глаз с меча, уверенный, что его убьют. Снаружи раздались крики и показались факелы.

— Милорд! Милорд! Иноземец сбежал! Он разрезал веревки и сбежал! Милорд!

Шесть солдат бежали вниз по ступенькам к свету, льющемуся от руны.

— Где лорд Жируа?

— Внутри! — ответил норманн.

Из туннеля донесся громкий крик. Не колеблясь ни секунды, два воина спустились в дыру.

— Лучше, чтобы колдун остался жив, иначе…

Голос норманна от страха осип.

— Что там за яркий свет? — раздался голос Жируа.

Снизу донесся скрежет, потом послышались удары. В дыре показалась голова солдата.

— Помоги мне, — взмолился он. — Помоги! Он в ярости! Солдаты протянули руки в дыру, и из темноты появился кашляющий Жируа. Он был насквозь мокрый.

— Что? — спросил солдат.

— Завалите дыру, — приказал Жируа. — Положите сверху плиту!

Он сгреб в охапку Гилфу.

— Что там внутри?

— Магия, — ответил Гилфа.

— Как мне получить ее?

— Я не знаю. Ключ — эта ведьма. Она знает все. Найди ее.

— Это ее искал иноземец?

— Да.

— Тогда он знает, как ее найти. Ведите меня на берег.

— Иноземец сбежал, сир. Уплыл вниз по реке, я думаю. Пропала лодка.

Жируа опять закашлялся.

— Ты знаешь, куда он направляется, парень?

— Вниз по реке, сир. Туда, куда и ведьма, как она говорила! — ответил Гилфа.

Жируа стоял, пошатываясь. К нему подошел один из солдат, чтобы поддержать, но он отослал его взмахом руки.

— Принесите мне сухую одежду. А потом — в погоню за ним! Мне нужен этот волшебный камень, и я хочу заполучить ведьму.

В темном сумраке склепа Гилфа уловил отблеск чего-то еще. То была руна, переливающаяся, как сосулька. Жируа все-таки получил магию. Он взглянул на символ, мерцающий в темноте. Казалось, никто больше этого не видит — никто, кроме Жируа, который отводил от нее глаза.

— Это проклятье, — сказал Гилфа.

— Знаю, — промолвил Жируа. — Давайте искать колдунью.

Она лежала рядом с ним на дне лодки, скользящей по серой реке сквозь туман. Несмотря на то что Луис был обнажен, он еще не замерз и не желал знать, что это значит. Рот его был полон слюны, его обуревало страстное желание жевать. Запах женщины щекотал ноздри, страх и ужас шипели на ее коже, как пряности в кастрюле со свининой.

Все внутри зудело — так хотелось убить ее, но запах, подстрекавший волка изнутри, принес и другие, добрые воспоминания. Он был принцем у широкой светлой воды, рядом с ним была эта женщина, от которой он никогда не откажется; он был дикарем, устало бредущим по заснеженной чужой стране, и вел за собой запряженные оленем сани, в которых, укутавшись в меха, сидела эта же женщина; он был человеком в зеленом лесу, который то и дело встряхивал покалеченными руками и ногами, чтобы заставить их двигаться, удивляясь и ужасаясь произошедшим с ним превращениям. Так было, когда боги были живы, когда было живо слово и все еще рассказывалась эта история. Сейчас история богов прервалась и ее участники разыгрывают отдельные эпизоды. Он думал о ней как о Беатрис, его возлюбленной, давно умершей. Но на самом деле она была не Беатрис, а женщиной, стоящей на месте Беатрис, как стоит на месте предыдущих поколений Майская Королева.

История ушла, а может, в ней больше не было смысла, как в героической саге, рассказанной у очага, в которой нет врага, нет злодея, или как в сказке о чудовище, в которой нет героя, чтобы с ним сразиться. Он представил, как: рассказывали бы такую историю в кругу семьи. «Слушайте, и я расскажу вам историю о мужчине и женщине, которые жили вечно под пристальным взглядом волка. Их призвали убить старого бога Одина, когда он воплотится на земле, и умереть вместе с ним. И он мог предложить жертву норнам, которые плетут судьбы человечества в Источнике Мимира, заплатить за это болью и жить вечно в царстве богов. Сделка не состоялась. Бог умер. Они жили, и теперь не было смысла в их жертве. Но жертва осталась, повторяясь во многих жизнях, и длится это вечно».

Эта женщина рядом с ним, дрожащая на дне лодки, не была его женой, не была возродившейся Беатрис; он не был ни родившимся вновь принцем у воды, ни человеком-волком с санями, ни калекой в лесу. Но она заняла место его жены в этой нарушенной истории богов, так же как он занял место фигур, мелькающих в его воспоминаниях, когда в нем просыпался волк. Она была так похожа на нее, что могла бы быть ею, только у нее был странный акцент, красное от тяжелого труда лицо, огрубевшие руки, широкие кисти и стопы.

Он опять захотел сказать, что очень долго скучал по ней, захотел обнять ее, утешить, но знал, что тем самым только станет утешать себя. Женщина не знала его, она боялась его. Он даже не отважился проявить доброту к ней. Она должна найти в себе силы убить его, когда они доберутся до нужного места. Ничто не должно помешать этому.

Руна в ней извивалась и закипала, проявляясь тенью на ее лице, призраком на воде, силуэтом в тумане, который оказался ветвью дерева, когда лодка подплыла ближе.

Течение подхватило лодку, и он рискнул сесть. Туман в этом месте сгустился, берега казались просто тенями, и появилось ощущение, будто они сейчас находятся посреди озера или спокойного океана, омываемые только лунным светом. Даже он, с его обостренными волчьими чувствами, видел очень слабо; то тут, то там вспыхивали в тумане янтарные отблески костров, и он не знал, что это — огонь жизни или смерти. Девушка в лодке замерзала, она стала бледной, губы посинели. Внутри она должна быть красной; ее плоть распадется, словно спелый гранат, наполнив воздух благоуханием и запахом железа.