Оскорбление нравственности - Том Шарп

— Кормили «французскими письмами»? — переспросил он. — Зачем, черт возьми?

— В презервативах была взрывчатка, сэр. «Фэзелайтс».[64]

— Что значит «Фэзелайтс»? — спросил коммандант, гадая, какая еще гадость может скрываться за этим названием.

— Это марка презервативов, сэр. У нас есть описание внешности человека, который купил двенадцать дюжин таких презервативов. К нам явились двенадцать женщин, которые заявили, что запомнили его.

— Двенадцать дюжин для двенадцати женщин? — переспросил коммандант. — Неудивительно, что они его запомнили. Такое не забывается.

— Все двенадцать были в магазине, когда он пытался купить столько презервативов, — объяснил сержант. — Кроме того, у нас есть показания пяти владельцев аптек. Их описания сходятся с тем, что говорят эти женщины.

Коммандант попытался представить себе человека, способного кидаться на всех женщин подряд.

— Ну, далеко он уйти не мог, — сделал в конце концов вывод коммандант. — После такого у него просто не хватило бы сил.

— Так точно, сэр, — подтвердил сержант. — Он не ушел. Человек, внешность которого отвечает имеющимся у нас описаниям, и отпечатки пальцев которого соответствуют отпечаткам на некоторых пакетиках из-под французских писем, был найден мертвым в туалете кинотеатра «Мажестик».

— Ничего удивительного, — сказал коммандант.

— К сожалению, мы не смогли установить его личность.

— Истощен до неузнаваемости, — предположил коммандант.

— Он был убит взорвавшейся там бомбой, — пояснил сержант.

— Вы хоть кого-нибудь задержали? — Сержант кивнул.

Лейтенант Веркрамп приказал арестовать тридцать шесть человек, подозреваемых в организации бес — порядков, сразу же после первых взрывов.

— Хоть что-то, — приободрился коммандант. — Признаний от кого-нибудь добились?

— Но сержант не мог сказать ничего определенного.

— Ну, мэр говорит… — начал было он.

— А мэр тут при чем? — перебил коммандант, которого снова охватили самые скверные предчувствия.

— Он один из подозреваемых, сэр, — неохотно признался сержант. Лейтенант Веркрамп говорил…

Коммандант вскочил из-за стола, лицо его было бледным от бешенства.

— Слышать не хочу, что говорило это дерьмо! — заорал коммандант. — Стоило мне уехать на десять дней, и полгорода взорвано, половина полиции превращена в педерастов, половину городского запаса презервативов скупает какой-то маньяк, а Веркрамп арестовывает мэра, мать его… Начхать мне на то, что он говорит! Меня куда больше интересует, что он делает!

Внезапно коммандант замолчал.

— Выкладывайте, что там еще у вас? — потребовал он.

Сержант Брейтенбах, заметно нервничая, продолжил свой доклад.

— В тюрьме есть еще тридцать пять подозреваемых, сэр. Среди них настоятель городского собора преподобный Сесиль, управляющий «Барклайз бэнк»…

— О Господи! — простонал коммандант. — И всех их, конечно, допрашивали?

— Так точно, сэр, — ответил сержант Брейтенбах, отлично знавший, чем вызван последний вопрос комманданта. — Ими занимались все последние восемь дней. Мэр признался в том, что ему не нравится правительство, однако продолжает утверждать, будто не взрывал телефонную станцию. Единственного ценного признания мы добились только от управляющего «Барклайз бэнк».

— От управляющего? И что же он натворил? — по интересовался коммандант.

— Мочился с плотины Хлуэдэм, сэр. За это полагается высшая мера наказания.

— Смертная казнь за то, что помочился с плотины? Никогда не думал.

— По закону 1962 года о саботаже, сэр. Преднамеренное загрязнение источников водоснабжения, объяснил сержант.

— Н-да, — заметил коммандант. — Возможно, в законе так и написано. Но если Веркрамп полагает, что может отправить на виселицу управляющего «Барклайз бэнк» только за то, что тот помочился с плотины, он, должно быть, и в самом деле сошел с Ума. Съезжу в Форт-Рэйпир, посмотрю на этого негодяя.

Лейтенант Веркрамп, помещенный в клинику для Душевнобольных в Форт-Рэйпире, все еще страдал от перевозбуждения, вызванного совершенно неожиданными результатами его экспериментов в области шокового лечения и борьбы с терроризмом. Однако мания величия, когда он возомнил себя богом, постеленно уступила место мании преследования: теперь он боялся всего, что было хоть как-то связано с птицами. Доктор фон Блименстейн сделала из этого собственные выводы.

Элементарный случай вины на сексуальной почве в сочетании с комплексом страха перед кастрацией, — объяснила она сестре, когда Веркрамп категорически отказался от ужина, состоявшего из фаршированной курицы и французского салата.

— Унесите это! — кричал Веркрамп. — Хватит с меня!

Столь же непреклонно отвергал он и пуховые подушки, и вообще все, что хотя бы отдаленно напоминало о существах, которых доктор фон Блименстейн неизменно называла «наши пернатые друзья».

— Никакие они мне не друзья, — возражал Веркрамп, с тревогой глядя на сидевшего за окном на ветке зобастого голубя.

— Надо нам все-таки разобраться в этом до конца, — сказала доктор фон Блименстейн. Веркрамп испуганно посмотрел на нее.

— И не говорите об этом! — воскликнул он. Доктор фон Блименстейн истолковала его реакцию как проявление еще одного симптома, на этот раз страха перед смертью. Когда же она спросила лейтенанта, не приходилось ли тому сталкиваться с проявлениями гомосексуализма, Веркрамп откровенно запаниковал.

— Да, — с отчаянием в голосе признался он наконец, когда докторша потребовала определенного ответа.

— Расскажите мне об этом.

— Нет, — светил Веркрамп, у которого все еще стоял перед глазами бывший хукер Бота, напяливший на себя желтый парик. — Ни за что.

Доктор фон Блименстейн продолжала настаивать.

— Мы никогда не добьемся никакого результата от лечения, если вы не перестанете бояться собственных подсознательных страхов, — уговаривала она. — Вы должны быть со мной абсолютно откровенны.

— Да, — ответил Веркрамп, который приехал в Форт-Рэйпир вовсе не для того, чтобы с кем-нибудь тут откровенничать.

Но если из дневных разговоров со своим подопечным доктор фон Блименстейн вынесла впечатление, что в основе его нервного срыва лежат сексуальные проблемы, то наблюдение за пациентом ночью натолкнуло ее на мысль, что, возможно, причины эти кроются совершенно в ином. Дежуря около его постели и прислушиваясь к бормотанию лейтенанта во сне, докторша подметила некую новую для себя закономерность. На протяжении большей части ночи Веркрамп вскрикивал во сне, поминая при этом бомбы и секретных агентов, причем особенно сильно его почему-то беспокоил двенадцатый номер. Припомнив, что всякий раз, когда на Пьембург накатывала очередная волна взрывов, она насчитывала их именно двенадцать, врачиха ничуть не удивилась, что руководитель службы безопасности города бредит этой цифрой. Но с другой стороны, из бормотания Веркрампа во сне у нее сложилось впечатление, что секретных агентов у него было тоже двенадцать. Она решила, что утром расспросит лейтенанта об этом поподробнее.