Гром и молния - Олег Языков

– Это невозможно, товарищ Сталин! Для полковника Сталина в эскадрилье нет штатной должности!

– Нэ надо рубить с плеча… Всегда полэзно чуть-чуть подумать, товарищ Туровцев. Или ви хотите сказать, что нам следует разжаловать полковника Сталина в капитаны?

– Никак нет, товарищ Сталин! Я ему звезды на погоны не давал, не мне это и предлагать. Скажу вам откровенно, почему я считаю невозможным использовать полковника Сталина в качестве боевого летчика нашей эскадрильи. У него нет необходимых навыков и опыта, он излишне много пьет, у него неустойчивое психическое и нервное состояние, слабая личная дисциплина. Он не готов к боестолкновениям с высококвалифицированными фашистскими летчиками.

– А ви, стало быть, готовы? – чувствовалось, что отец обиделся.

– А я, товарищ Сталин, к этой должности и к этому опыту от самого Сталинграда, через бои, ранения и смерть друзей шел. Да и на фронте, в боях, я не пару недель провел, товарищ Сталин… – уступать и прогибаться ради «счастья» получить Васю в напарники я не хотел.

– Харашо, нэ будем об этом… Ви правы, товарищ Туровцев, но ведь это не все, что ви хотели сказать?

– Не все. Я не могу себе даже представить, что в моей эскадрилье в результате моего попустительства может погибнуть недостаточно подготовленный к бою с фашистскими асами сын руководителя партии и страны. Василий Сталин – не просто полковник ВВС, он еще и определенная политическая и пропагандистская карта, товарищ Сталин!

Сталин долго молчал. Так долго, что я даже переложил трубку из вспотевшей правой руки в левую. Оглядевшись, я увидел совершенно обалдевшего Рыбкина, телефониста и контрразведчика Диму.

– А ну, брысь все отсюда! Мухой! – зажав микрофон телефонной трубки рукой, шуганул я сослуживцев, сделав страшные глаза и нахмурив брови.

– Харашо! – неожиданно прорезался ИВС. Почему-то его грузинский акцент стал более отчетливым. Злится, что ли? – А что ви предлагаете, товарищ Туровцев? Ви же тоже командир и руководитель? И ви нэ можете нэ понимать, что у полковника Сталина должна быть определенная фронтовая биография? Которая нэ будет бросать тень на… как ви сказали? На «руководителя партии и страны»? Ваши предложения, товарищ Туровцев?

Теперь завис я. В мозгу лихорадочно крутились варианты ответа Верховному. У-ё-ё! Ну, за что же это мне – такие вот игры? Крути барабан и угадай букву, мать его… У-у-ё! Ё… А хотя… Да! Есть такая буква! Есть!!!

– Есть одно предложение, товарищ Сталин! В бой я его не возьму, ему нельзя ни быть убитым, ни попасть в плен. В плен – особенно! Это ясно. Но в нашей эскадрилье, как мне кажется, есть одна должность, которую я могу предложить полковнику Сталину… Если он согласится, конечно. Нам придан военно-транспортный самолет «Дуглас». Вот командиром экипажа этого самолета полковник Сталин и мог бы стать. Со своей стороны скажу так – я его подтяну в пилотаже и несколько раз слетаю с ним… Над нашей территорией и под прикрытием эскадрильи, конечно. Думаю, полковнику Сталину будет не лишним иметь 3–5 сбитых немецких самолетов на своем боевом счету. Для будущего служения Родине в новых должностях… Большего для него я сделать не могу. Эскадрилья должна решать свои задачи, а не проблемы полковника Сталина, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Ждать ответа Сталина почти не пришлось.

– Харашо, товарищ Туровцев… Вижу – ви по-своему упрямый, но искренний человек… И, главное, – думающий человек и руководитель. Это хорошо! В данном вопросе я склонен вам доверять… – Пауза, сипение трубки. Гляди – он уже трубку успел раскурить, пока я тут метался, как белка в колесе. – Я уверен, что ваше предложение полковник Сталин с благодарностью примет. А Верховный Главнокомандующий Маршал Сталин будет рад первым поздравить Героя Советского Союза майора Туровцева со второй Золотой Звездой! Указ скоро будет подписан… Рад, что могу вам сказать это пэрвым. Заочно я с вами знаком с того очерка… про Сталинград… Симонова. Рад, что я в вас нэ ошибся.

Как и писали о нем в своих мемуарах наши маршалы, Сталин, не попрощавшись, положил трубку. Уф-ф! Ёкарный бабай! Вот не хватало мне этого звоночка для полного счастья, твою мать!

Я вытер рукавом трудовой пот на лбу и без сил развалился на жестком стуле, стоявшем у стола с телефоном. За дверью робкими мышками скребся личный состав. Не до вас мне сейчас, ребята! Извините!

Прошло, наверное, минут пять, когда в приоткрытую дверную щель пролезла встревоженная мордочка Васи. Он умоляюще смотрел на меня, будто спрашивая: «Ну что с тобой, друг? Тебе помочь?»

– Все, Вася! Отныне ты снова Базиль! Тезка у тебя скоро появится, мать его за ногу.

Легкомысленный Базиль лишь улыбнулся.

– Коньяк тут есть, Базиль? Тащи! Глотку прополоскать нужно да и кишки… хм-м… распрямить.

* * *

Тем же вечером…

– …и запомни, полковник! Ты теперь – обычный летчик, ясно?! Не слышу! Вот так-то… Мундир – снять! Отныне и до моего распоряжения для тебя устанавливается одна форма одежды – летный комбинезон без знаков различия! Ясно? Вот и хорошо, что ясно, товарищ Сталин…

Я помолчал, придумывая что-нибудь особо страшное для «лос бандитос»:

– Теперь вы, клячи ассенизаторские… Отныне и до Победы на вас «наркомовская пайка» не распространяется. В виду вашего слабого здоровья, явно выраженного рахита и плоскостопия водка для вас заменяется молоком. Не слышу криков одобрения!

Троица издала долгий и печальный звук. Так, наверное, стонали кандальники, идя по тракту на царскую каторгу.

– Во-во! Теперь слышу. Слышу и понимаю всю глубину вашей радости, товарищи летчики. Кру-угом! Шагом марш!

Старательно топая, «лишенцы» выскочили из моего кабинета. Я улыбался, как чеширский кот. Было, знаете ли, чему…

После телефонного звонка ИВС в эскадрилье, да и во всем «парадно-придворном» полку воцарилась тишина будто в ожидании чего-то… Чего именно – никто не знал.

«Лос бандитос» вели себя как шелковые, полковник Сталин, который Васек, – аналогично. Все бегали и суетились тихо, как мыши. Лишь один старшина Петрович шагал гордо – как человек, который «проходит как хозяин необъятной Родины своей!». Кажется, он начал задумываться, а не перейти ли ему в авиацию окончательно. Уж больно понравилось бравому старшине, как от его вопля четыре боевых офицера сиганули в окно.

А у меня, признаться, стало портиться настроение. Эскадрилья хронически опаздывала к намеченному сроку вылета на фронт. Заметьте – намеченному мной сроку. Никто нам точную дату не ставил, понимали, что боевое слаживание новой авиачасти, да еще со столь специфическими задачами, да еще на новой технике – дело непростое. Да и новые «Яки» еще только делались. Так что – начальство было готово и подождать немного. В расчете на результат. А я уже не мог ждать. Что-то свербело в душе. Тот метроном, о котором я говорил, стучал все громче и чаще. Время, мое время утекало меж пальцев. Воронов не зря мне тогда это сказал… Регистраторы все знали, только не говорили когда.