"Пятая колонна" и Николай II - Валерий Шамбаров

В день открытия Думы жители столицы вообще боялись выходить на улицы. Но забастовали «всего» 58 предприятий, 90 тыс. человек (для Петрограда в 1917 г. это считалось умеренным количеством). Происходили сходки студентов, на Путиловском были столкновения с полицией. Выплеснулись одна-две демонстрации. Попытки смутьянов собраться у Думы полиция пресекла. А на депутатов предупреждение царя ох как хорошо подействовало! Они перепугались обещанного роспуска. Журналисты, собравшиеся за скандальными сенсациями, были чрезвычайно разочарованы, писали: «Первый день Думы кажется бледным». 15 февраля бастовали 20 предприятий (25 тыс. человек). Дальше выступления пошли на убыль, и через неделю обстановка успокоилась. 22 февраля (7 марта) царь выехал из Петрограда в Ставку. А на следующий день грянуло…

В Православной Церкви в это время был Великий Пост. Вторая неделя — Неделя Торжества Православия. В царской России этот праздник занимал особое место, для него существовал специальный чин богослужения. Вот как его описывает святитель Николай Японский: «По восхвалении Бога, Зиждителя Церкви, и Святых Отцов, богозданных столпов ее, протодиакон стал провозглашать: “Неверующим в Бога — Творца вселенной, а мудрствующим, что мир произошел сам собой и держится случайно, — анафема! Неверующим в Искупителя и Искупление — анафема! Неверующим в Святаго Духа — анафема! Не верующим в Святую Церковь и противящимся ей — анафема! Не почитающим святые иконы — анафема! Изменникам Отечеству и Престолу — анафема!”»

Последний раз в России этот чин служился 19 февраля (4 марта) 1917 г. Революция началась через четыре дня. Все лица, организовавшие и поддержавшие ее, сами заведомо шли под вечное проклятие.

Действительно ли в России назрела революция? Документы Охранного отделения, сохранившие исчерпывающие сведения о деятельности оппозиции, дают однозначный ответ — нет. Генерал Глобачев отмечал, что «в общем настроение рабочих масс нельзя было назвать враждебным по отношению к существующему порядку, и если были между ними пораженцы, то все-таки большая часть искренно верила в победу… из сознания долга перед Родиной и собратьями. Материальное положение петроградских рабочих было весьма удовлетворительно, ибо, несмотря на все растущую дороговизну жизни, заработная плата прогрессировала и не отставала от ее требований».

Но как раз в единственном городе, в столице, наложились другие факторы. Глобачев писал: «Население Петрограда, насчитывавшее до войны едва 1 млн людей, возросло к концу 1916 г. до 3 млн (считая окрестности), что, конечно, создало вместе с прогрессирующей дороговизной весьма тяжелые условия жизни (квартирный вопрос, продовольственный, топлива, транспорта и пр.). Все духовные интересы этого трехмиллионного населения сосредотачивались на течении военных действий и на внутреннем экономическом и политическом положении страны. Общество большей частью питалось всевозможными вздорными и ложными слухами, где умышленно искажалась истина. Всякие неудачи, как внешние, так и внутренние, объяснялись всегда почти изменой или предательством, и все несчастья относились на счет Государя».

Во время войны изменилось не только количество, но и состав населения столицы. Многие патриоты-рабочие ушли на фронт. На их места приходили шкурники, желающие пристроиться в тылу. Много было финнов. Их в армию не призывали, на оборонных заводах платили хорошо, и они переселялись в Петроград с семьями.

Серьезной проблемой стало и творение друга Гучкова, генерала Поливанова, устраивавшего массовые призывы в армию, когда не было оружия. В тылу скопились огромные запасные батальоны — каждый размером в дивизию, по 10 тыс. человек. Количество офицеров было обычным, на батальон. Да и офицеры были не лучшего качества. Или инвалиды после тяжелых ранений, или те, кто правдами и неправдами сумел зацепиться в тылу. Когда положение с оружием выправилось, солдат начали отправлять на передовую. Но целиком распределить такую массу уже не смогли. А при подготовке операций 1917 г. был объявлен новый призыв, запасные батальоны опять разрослись. Причем в этот призыв попали солдаты старших возрастов, ветераны японской войны — и среди них тысячи людей, распропагандированных в японском плену.

Две попытки думских заговорщиков организовать массовые беспорядки и на их волне осуществить переворот провалились — 9 января, 14 февраля. Именно это успокоило царя и правительство. Но и революционеры смирились с неудачей. Большевики дали своим организациям команду сворачивать забастовки, чтобы получше подготовиться к будущим выступлениям. Кадеты сочли, что очередной раунд борьбы они проиграли. Как раз накануне революции они собрались в ресторане «Медведь», отмечали годовщину своей газеты «Руль». Настроения царили подавленные, и член руководства кадетской партии Корней Чуковский силился как-то развеселить товарищей, читал свою новую сказку «Мойдодыр».

Но действовали некие другие силы. Не большевики, не меньшевики, не эсеры, не кадеты. До сих пор в России были введены карточки только на сахар. В феврале кто-то стал распространять слухи: скоро введут карточки на хлеб. Возник ажиотаж. Хлеб набирали в запас, сушили сухари. А 23 февраля (8 марта) черный хлеб в столичных магазинах вдруг кончился — одновременно в разных районах. В Петрограде имелся изрядный запас: полмиллиона пудов муки (при обычном расходе хватило бы на 10–12 дней). Но в торговых точках кто-то скупил хлеб… Женщины в очередях забушевали, и везде нашлись подстрекатели, раздували возмущение.

Эти эксцессы оказались очень грамотно приурочены к одному из социалистических праздников — Международному женскому дню. Он считался второстепенным, но все-таки на улицы вышли демонстрации. В них было много студентов, женщин, вливались и разозленные бабы из очередей. Причем уже имелись транспаранты с требованием хлеба — кто-то заранее готовил демонстрации как «голодные». Но настроения в шествиях были мирными, даже веселыми. К барышням и студентам охотно присоединялись гуляющие офицеры-прапорщики, насмехались над полицией, выведенной в оцепления. Но стали останавливаться заводы, забастовка охватила 80 тыс. человек.

Для властей волнения стали совершенно неожиданными. Агентура Охранного отделения отслеживала все шаги революционеров, но никаких предупреждений от нее не было. А теперь Глобачев известил градоначальника Балка, Протопопова и командующего округом Хабалова, что в толпах работали агитаторы, внушали на следующий день продолжить акции и действовать более решительно. Так и случилось. Забастовало от 150 до 200 тыс. человек. Толпы на улицах, войдя во вкус и чувствуя безнаказанность, били витрины, переворачивали трамваи. Полиция цепочками в 10–20 человек противостоять им не могла. Ее забрасывали камнями, льдом, 23 человека было ранено. Балк запросил войска.

По планам в случае беспорядков общее руководство переходило к военным властям, к Хабалову. Но он бездействовал. Войска вышли на улицы и стояли, не получая приказов. Разрешения применять оружие хотя бы предупредительными залпами, о чем просил военный министр Беляев, Хабалов не дал. Перекрыли мосты, но рабочие с окраин шли в центр города по льду. Заседала и Дума, подливая масла в огонь подстрекательскими речами. Ночью полиция арестовала около 100 активистов революционных партий, в том числе ядро Петроградского комитета РСДРП. Но не помогло.