Если бы Гитлер взял Москву - Вячеслав Шпаковский

— Да-да, — протянул Шелест, — придумал ты здорово, а уж начертил — хоть прямо на стол наркому. Но ведь сразу же будут говорить, «а как дойдет до металла», «а кто поручится, что все будет так, как вы сказали»? Или еще лучше: «нельзя допустить снижения выпуска основной продукции», что «фронт не ждет»…

— Вот и давай пойдем тогда сразу к наркому, — перебил его Березкин.

— Ты знаешь наших ретроградов? Им все бы лишь начальству филей лизать. Побоятся допустить до тела: все-таки сам нарком!

Виктор Иванович с сомнением покачал головой:

— Ты думаешь, что раз «нарком», так прямо уж он и самый умный, да? Я, если хочешь знать, читал как-то в одной книге не нашего какого-то автора, что если у индивида, претендующего на власть, уровень интеллекта выше, чем у его окружения, на 30 каких-то там пунктов, то можно с полной уверенностью сказать, что это общество его не примет. По-моему, философ какой-то…

— А как же тогда… — тут Березкин мотнул головой куда-то неопределенно вверх.

— Наверное, всегда были и будут исключения из этого правила, — как-то чересчур бодро ответил ему Шелест.

— Ну да, — согласно кивнул ему головой Березкин, — маленький, рябой, сухорукий, из полунищей семьи сапожника, человек без университетского образования, и вдруг…

— И это тоже! Но ты все-таки помни, что язык — это твой враг номер один.

— А ты уж, видно, собрался на меня «телегу» написать, а мое изобретение себе присвоить?

— Да нет, просто по дружбе тебя, дурака, предупреждаю… Одним словом, что там у тебя дальше?

— Дальше вот: стационарная тяжелая минометная установка. Гляди, как все просто. В земле вырывается яма. В ней на основании из брусьев с помощью уголков закрепляется пусковая труба. А вот на нее-то задней частью и надевается мина калибром и 280, и 305, и даже — если хочешь, — 406 мм.

— То есть внутри мины тоже есть труба, которой она на этот «штырь» как раз и надевается?

— Да, вот именно, а двигатель из точно таких же цилиндрических шашек располагается вокруг него по периметру, а боезаряд, как и обычно, в носовой части. Вес будет даже больше, чем у только что присланных нам снарядов М-30 калибра 300 мм, — что-то около 92 кг и точно такой же вес боевой части — 29 кг.

— Нет, но ведь такую мину не больно-то и наведешь…

— А зачем тебе ее куда-то там наводить? Заранее определил, куда ты хочешь ею выстрелить, и сиди себе жди. Дело-то ведь, главное, не в том, что у нее такой калибр, а в том, что этот снаряд на этой «трубе» перед пуском вращается, а значит, ему фактически не нужны стабилизаторы. Не надо будет бойцам следить, чтобы они там не погнулись от удара. Нам, заводчанам, не придется себе голову ломать, как бы поточнее их приделать на снаряд. Тут тебе разом и точность, и мощность, да и маскировать легко. Яма — она и есть яма! Ветками забросал — никто и не подумает, что там спрятана такая «дура».

— Да, это ты здорово все придумал, — заметил Шелест. — Только мне сейчас вот тоже, глядя на все это, одна хорошая мысль пришла. Помнишь, у нас обком партии принял решение о производстве реактивных минометов БМ-8 на конной тяге. На «Пензмаше» их еще должны были выпускать, помнится, даже макет установки этой самой сделали, однако ничего из этого не вышло по габаритам. А вот с твоими трубами такая установка будет в самый раз. Можно даже ее на поддоне соорудить, а колеса чтоб вывешивались! Тогда она сможет на 360° стрелять не только по пехоте, но и по танкам! А между колесами установить пакет из 16 пусковых труб: четыре — так, четыре — так — вот тебе и легкая полевая ракетно-минометная установка, да еще и на конной тяге, чтобы бензин не жечь. Завтра же с утра и двинем к наркому, пока он еще не уехал, и всем нашим сразу же нос утрем.

— А вот тебя, Шелест, как раз за это и не любят… А ты еще что-то там про меня говоришь…

— Так я же наполовину русский, а наполовину хохол. А там, где даже один хохол прошел, там даже еврею делать нечего, — засмеялся Шелест, и оба инженера принялись за работу, затянувшуюся до самого утра.

* * *

Наутро в Пензенском OK ВКП(б) обсуждался один-единственный вопрос: как эвакуировать из города заводы, производящие минометное вооружение и боеприпасы, в связи с прямой угрозой сдачи города немцам и в то же время — до последнего выпускать на них продукцию. Выработанные решения тут же доводились до сведения всех, кого это касалось, а в результате огромные массы людей немедленно привлекались к их реализации. Между тем над городом уже появились немецкие самолеты-разведчики. По ним стреляли из зениток, однако летали они высоко, и ни один из них зенитчикам сбить не удалось.

В перерыв в приемную первого секретаря прорвались два инженера, представившиеся авторами важного изобретения и потребовавшие, чтобы о них немедленно было доложено самому наркому. Как их ни урезонивали и ни грозили вызвать милицию, инженеры настаивали на своем, к тому же так громко, что их услышали даже за двумя дверями в кабинете у первого. Пришлось секретарю объяснять, что два каких-то инженера настаивают на встрече с наркомом, и П.И. Паршин решил, что лучше всего будет их все-таки выслушать.

Инженеры вошли, представились, а затем прямо на столе первого секретаря OK ВКП(б) принялись раскладывать свои чертежи и объяснять свои предложения. Паршин заинтересовался, вызвал военных, и вот уже вместо перерыва в комнате забушевала дискуссия. «Вы же сами говорили, не вы, конечно, но другие военные специалисты, — горячился Шелест, — что стабилизация снаряда вращением более перспективна, нежели использование этих допотопных «оперенных стрел», а вот теперь почему-то утверждаете обратное!» — «Да мы не спорим, что это хороший вариант, но нам сейчас нужно как можно больше хорошо зарекомендовавших себя снарядов, а то, что вы предлагаете, надо еще испытать!» — «Ну вот и испытайте, — отвечали инженеры, — вы-то ведь должны понимать, что никаких принципиальных изменений само производство не потребует, но вот эффективность новых снарядов самым значительным образом возрастет!»

После бурных обсуждений решили: выделить Шелесту и Березкину необходимое оборудование, помощников и срочно, в течение двух-трех дней, дать на испытание несколько новых снарядов, а главное — если все получится так хорошо, как они говорят, сделать их побольше, чтобы использовать для обороны города, в особенности тяжелых 305-мм и 406-мм.

Тут же позвонили к ним на завод, где, как выяснилось, уже подготовили документы на их арест за опоздание на работу больше чем на пять минут и даже сообщили об их неявке оперуполномоченному из НКВД. Услышав голос наркома, директор завода тут же «взял под козырек» и обещал оказать изобретателям всемерную помощь и поддержку. В итоге все кончилось тем, что их обоих на обкомовской машине отвезли прямо на завод, но прежде нарком потребовал, чтобы их чертежи ему тут же были скопированы, чтобы в случае чего они здесь не пропали и работу над новым оружием можно было бы начать сразу в нескольких местах.

Ничуть не менее интересное предложение в это же время поступило и от инженеров-путейцев станции Пенза-Ill, которые, несмотря на отсутствие брони, решили на скорую руку построить бронепоезд из обычной котловой стали, между двумя листами которой должен был заливаться слой бетона толщиной не меньше 100 мм. Оказалось, что по такой технологии материалов хватит даже не на один, а сразу на два бронепоезда. Первый, следуя традиции, решили назвать «Смерть фашизму» 2», а вот второй получил совершенно необычное название «Упорный толстопятый». Почему-то на митинг, посвященный закладке бронепоезда, позвали выступить учителя из железнодорожной школы ФЗО, и он в своем выступлении помянул английского лорда-протектора Кромвеля. «Его солдат за мужество в бою с королевскими войсками прозвали «железнобокими». Нас, пензяков, испокон веку зовут «толстопятыми», и ничего в этом зазорного нет. Мы толстопятые, но мы и умелые, и упорные. Мы сделаем наш бронепоезд таким, что он пусть будет даже и не из брони, но все равно немецкие снаряды его не разобьют. И мы на нем будем бить фашистских захватчиков столь же упорно, как и всегда, покуда всех их не истребим!» Железнодорожники выступавшему без бумажки учителю дружно захлопали, и… вот так и родился «Упорный толстопятый», и всем это название настолько понравилось, что как-то по-другому его переименовывать никто не решился.