Леворукие книготорговцы Лондона - Гарт Никс

Но оказалось, что Мерлин упал не просто так – он сделал это намеренно, чтобы, задрав штанину, вытащить из кобуры на лодыжке маленький автоматический пистолет. Нажимая на спусковой крючок правой рукой, левой он продолжал отбиваться от стрел, которые летели в него и Сьюзен.

Автоматический пистолет стрелял куда тише револьвера, который девушка все еще пыталась извлечь из сумки. Звуки походили на собачье «гав-гав», хотя ни одна собака не могла бы лаять так часто, как нажимал на курок Мерлин – восемь пуль вылетели из ствола одна за другой с такой скоростью, что вспышки почти слились воедино. После пятой поток стрел прекратился.

Сьюзен наконец вытащила револьвер из сумки и теперь держала его перед собой на вытянутых руках. Ей доводилось стрелять из ружья, а еще она была вполне сносной лучницей, но вот с короткоствольным оружием дела до сих пор не имела. Хотя, кажется, в нем не было ничего сложного.

– Нет… нет… положи, – сказал Мерлин, привалившись спиной к стволу, и сжал пальцами левой руки стрелу, которая торчала из его тела. – Полиция… будет здесь… скоро… из дома…

– Кто послал эти стрелы?

– Страж Род Альфара… наверное, его разбудил водяной… это вторжение. Вот почему его… отозвали… надо было… подумать… про Род Альфара… умилостивить дарами…

– Ты убил… э-э-э… стража?

– Нет… выстрелы… отпугивают их. Иногда. Механические звуки…

Сьюзен положила револьвер на сумку – на всякий случай – и подползла к Мерлину. В свете луны она увидела оперенное древко, торчавшее из груди юноши, чуть ниже ключицы. Рубашка и горчичного цвета пиджак уже пропитались кровью. Впервые оказавшись с ним лицом к лицу, Сьюзен решила, что он чертовски хорош собой, но времени думать об этом не было – слишком он побледнел и дышал неглубоко и часто.

– Мне нужна… твоя… помощь. Серебряный флакон… в левом кармане жи… лета… достань… так… открой… набери в рот, не глотай… да, знаю… держи… Я сейчас сломаю стрелу и вытолкну обломок. Как только я сделаю это, сплюнешь в рану…

Содержимое флакона было ужасно гадким на вкус, но Сьюзен послушно держала жидкость во рту, по очереди надувая щеки. Мерлин левой рукой легко переломил тонкое древко стрелы и охнул, лицо его исказила гримаса. Когда он, затаив дыхание, начал выталкивать обломок стрелы, в глазах у него встали слезы.

– Вытащи… вытащи его… и плюй… – прошептал он, потерял сознание и повалился на Сьюзен. Из его спины торчала стрела с наконечником.

Сьюзен ладонью закрыла себе рот, чтобы не вскрикнуть. Потом, старательно удерживая драгоценную жидкость, вынула обе половинки стрелы из раны, одну спереди, другую сзади, отбросила их, склонилась над раненым и открыла рот. Оттуда потекло зеленовато-голубое пламя, какое бывает, когда на рождественском пудинге горит бренди, только без тепла. Его холодные языки лизнули края дырки в пиджаке и утекли в рану.

Девушка села на пятки и вытерла рот ладонью. Слюна была обычной, не светящейся. Неизвестно, помогла странная жидкость Мерлину или нет, но в сознание он не пришел. Сьюзен осторожно перевернула его на спину и стала снимать с него пиджак. Потом оторвала от пиджака карман и, свернув его подушечкой, приложила эту подушечку к выходному отверстию на спине, а входное под ключицей зажала ладонью.

В темноте было непонятно, но ей все же показалось, что кровь еще идет и Мерлин не дышит.

Она склонилась к нему в надежде различить дыхание, но не смогла – помешали тяжелые шаги у нее за спиной. Широкий белый конус фонарного света упал на нее сзади, и Мерлина накрыла ее тень.

– Стоять! Полиция! Руки вверх!

Полчаса спустя Сьюзен уже сидела под жестким светом флюоресцирующих ламп в комнате для допросов полицейского участка Хайгейт, куда ее доставил возбужденный констебль, арестовавший девушку по подозрению в убийстве. Правда, уже через пять минут после ареста пассивно-агрессивный сержант заявил ей, что его подчиненный погорячился, но, раз дело сделано, придется соблюсти все формальности, а это, разумеется, тоже вина Сьюзен. Хорошо, что с нее хотя бы сняли наручники, прежде чем вести в участок, где сразу дали умыться, а потом предложили чая с печеньем.

Причиной столь решительной, хотя и непонятной перемены в ее статусе был Мерлин. Она поняла это из отрывочных фраз, которыми сержант обменялся с подчиненными, когда, нашарив в кармане элегантного пиджака юноши черный кожаный бумажник, раскрыл его, взглянул на документы, тут же схватился за рацию и потребовал соединить его с начальством.

– Привет, как дела? Все в норме? Может, еще чая? Печенье?

В приоткрытую дверь просунулась голова констебля – того самого, который совсем недавно так рьяно арестовывал Сьюзен. Это был рослый молодой мужчина лет двадцати пяти, брюнет, но со светлыми усами. В состоянии покоя его лицо ничем не напоминало ту маску взвинченного испуга, которую Сьюзен видела поверх «смит-вессона», когда полицейский приказал ей сначала поднять руки, потом отползти на коленях от Мерлина и наконец заложить руки за спину, где его напарник тут же защелкнул на них наручники. После этого всем сразу стало как-то спокойнее.

– Порядок, – ответила Сьюзен. – Только не пойму, в чем дело. Арестована я или нет?

Констебль покраснел:

– Нет, извини, я поспешил. Мы сейчас ждем инспектора Грин. Инспектор поговорит с тобой и отпустит.

– Инспектор Грин?

– Спецотдел. Ты ведь из Ложи пятьсот, да? Работаешь в паре?

– Я не… – начала Сьюзен, но тут же замолчала – до ее усталых мозгов дошло, что «поговорит с тобой и отпустит» звучит куда лучше, чем «вы арестованы за убийство». – Э-э-э… а я могу забрать свой рюкзак из дома Фрэнка Трингли?

– Сейчас поговорю с местными парнями. Я не здешний, я из Д-одиннадцать.

Он произнес это с гордостью, как будто имел в виду что-то особенное. Сьюзен не сразу поняла, что он просто хотел произвести на нее впечатление, заигрывал.

– Кстати, об оружии. Этот твой «смитон триста пятьдесят семь» – зверюга! – Он присвистнул. – Я таких в глаза не видел, но сержант Боуэн его признал. Отличный выбор. Хотя малышка «беретта» тоже хоть куда, мисс, слова о ней плохого не скажу. К тому же легко спрятать.

– Ага, точно, – вяло поддакнула Сьюзен.

Она вдруг почувствовала, что неимоверно устала, и взглянула на часы – новомодную пластиковую чепуховину под названием «свотч», которую подарила ей мать перед отъездом. Чепуховина показывала без нескольких минут шесть: на улице, наверное, только рассвело.

– В общем, будет что-нибудь нужно, стучи, – сказал констебль. – Извини, конечно, что приходится держать тебя здесь, но, как говорится, с глаз долой – из сердца вон, верно?