Венецианская маска - Delicious

не искала в магазинах? — продолжала она. — Я очень хочу найти. Удивительно, как он только все успел. Двадцать восемь лет, а уже и книгу написал, и выставки у него по всей Европе, и дофига языков выучил… Говорят, у него очень богатые родители. Знаешь там, теннисный корт, лошади, рабы… ха-ха. Шутка.

Если до этого общество Сары мне было просто в тягость, после ее слов я ощутила такой приступ злости, что аж на дне желудка заклокотало. Казалось немыслимым, что она всерьез может говорить о нем в таком тоне. Я неуклюже попрощалась, сославшись на визит в прачечную (уже очевидно закрытую к этому часу), и кинулась к выходу так стремительно, что едва не врезалась в официанта с подносом грязной посуды в руках. В спину мне полетело возмущенное «signorina, attenzione!».

Франческо Палладино. Франческо. Его имя преследовало меня повсюду: в названиях улиц и магазинных вывесках, в афишах и свежеотпечатанной прессе, на табличках под историческими памятниками и в уголках знаменитых картин. Казалось, чтобы избавиться от наваждения, нужно закрыть глаза. Но стоило мне это сделать, как какой-нибудь ребенок, играющий в мяч на обочине, кричал своему товарищу «Francesco, dai!» — и все начиналось сначала.

Хватало лишь имени, трех невинных слогов, и я переставала существовать, растворяясь в фантазиях о том, что могло бы быть и чего никогда не будет. Трех невинных слогов, и моя память воскрешала его улыбку, в ушах музыкой звучал его низкий размеренный голос, перед глазами вставал его высокий силуэт, и рука снова ощущала то его прикосновение, когда он взял мою ладонь в замок своей, показывая движения кисти (его рука тогда показалась мне такой сильной, уверенной и теплой, а моя под ней — такой беззащитно крошечной). И я отчаянно терла большими пальцами веки, и я злилась на себя, я почти себя ненавидела, — так глупо все это было. Ведь каждая студентка нашей группы попала под его чары, каждая возомнила себя исключительной и мечтала урвать кусочек времени молодого профессора, кто-то посмелее даже пытался с ним флиртовать, — но не каждая могла позволить себе погнаться за бредовой романтической фантазией. Я — точно нет. Я помолвлена с другим, и до судьбоносной встречи с Ф.П. была вполне счастлива.

16 сентября, суббота

Я сделала расклад на рунах.

Текущая ситуация и мое поведение в ней не вызывает одобрения у высших сил, происходит растрата энергии (даже была упомянута измена как одно из возможных событий). Сейчас для меня время расти: незаметно, маленькими шажками (точно растение под землей до того, как покажется на поверхности). А будущее мое туманно: пустая руна, что говорит о том, что произойдет нечто кармическое, на что я не могу повлиять.

Что мне делать? Отвлекать себя работой, книжкой, французским (к которому я за последние четыре дня почти не притронулась)? Продолжать и дальше наблюдение за Ф. или же усилием воли направлять фокус внимания на иное?

Мне кажется, сегодня моя страсть была тиха. Эта хороший знак. Возможно, если она и дальше будет идти на спад, я выздоровлю.

P.S. сегодня вечером помимо керамической мельницы я разбила стакан.

19 сентября, вторник

Нет, не выздоровлю. Кое-что произошло вчера ночью, но обо всем по порядку.

Начать следует с того, что каждый вечер, после ужина, когда для одних наступало время семейного отдыха, а для других — час тусовок, я взяла себе за привычку возвращаться в студию.

Посколько писала я едко пахнущим маслом, работать дома было невозможно: даже если оставлять окна настежь открытыми, мебель быстро пропитывалась ядовитыми парами. Во второй половине дня, после занятий, в студии была куча народу, но студенты больше пили пиво и сплетничали, чем занимались делом. Зато после девяти по домам расходились все, и в десять студия официально закрывалась.

Закрывалась для всех, кроме меня. Мне никогда не было жаль лишних четверти часа для милой беседы с охранником: преимущественно о футболе и его детях — и он, проникнувшись ко мне доверием, начал оставлять мне ключи. Это было превышением его полномочий, но как часто бывало у итальянцев, обещания, произнесенные красивой девушкой, он счел убедительными.

После девяти атмосфера в студии была претенциозно торжественной, как в древнем храме. Тишина стояла оглушительная, так что моя легкая поступь звучала как удары киянки по долоту. Среди запахов красок теперь отчетливо различался аромат стареющего здания: плесени, известки и пыли. Мерно светили галогеновые лампы, дробя тени на обитых деревянными панелями стенах. Я чувствовала себя то ли в музее, то ли в морге.

Даже будь у меня своя мастерская, я бы все равно продолжала приходить сюда. Одиночество умирающего здания отзывалось глухой болью у меня внутри. Все говорило о том, что это место знало лучшие дни. Возможно, когда-то в этих залах поскрипывал грамофон, и мужчины с напомаженными усами приглашали на фокстрот женщин в блестящих платьях. Тогда панели на стенах еще не были потрескавшимися, вместо галогеновых ламп с потолка свешивались хрустальные люстры, а ободранный паркет блестел свежей краской. Теперь, годы спустя, став обителью молодых художников, здание поглядывало на них со снисходительностью прикованного к постели старика, глядящего на играющих вокруг правнуков.

Вы себе играйте пока беззаботно, ваша жизнь впереди. Только не надейтесь остаться вечно молодыми — время еще сведет с вами счеты.

Для меня вечерние походы в студию были как визиты к старому другу. Когда вы пьете чай с бергамотом и молчите, потому что говорить вам не о чем, но все равно с неизменным постоянством ждете новых встреч.

Я подошла к своему мольберту. С холста на меня смотрело юное лицо подростка, которого я заприметила, пока стояла в очереди в банк, чтобы оформить расчетный счет. На вид ему было лет пятнадцать: уже не мальчик, но и не юноша. Модная стрижка, рюкзак через плечо. Он был, пожалуй, слишком высок для своих лет, на лице уже прорезалась щетина, голос давно сломался, а взгляд все равно совсем детский. Он уже думал, что видит жизнь как на ладони: наверняка встречался с хорошенькой девчонкой, работал на полставки и временами покуривал травку. Но все еще ссорился с родителями, которые, как ему казалось, лезут не в свое дело, переживал из-за плохих оценок, грезил путешествиями и думал, что его ждет большое будущее. Все подростки так думают. А потом понимают, что куда лучше «большого будущего» будущее предсказуемое. Со стабильной работой с 9 до 6, летними поездками к морю и ужинами в кругу семьи. Самая лучшая жизнь всегда сбалансирована.

Я смешала краску.

Сколько я себя помню,