Прометей № 3 - Альманах Российский колокол

телеграфу, как представителя от Москвы. Информация о том, что обсуждалось на съезде, поступала в Департамент полиции от Евно Азефа и Гернгросс. Как-то она сказала: «Я избалована беспредельным уважением к себе»[38].

Было ли в этой женщине место человеческим чувствам? Известно, что она очень любила своего сына и переживала за его судьбу. Но испытывала ли она нечто похожее на любовь к кому-либо еще?

Здесь, наверное, стоит сказать о главе московской организации – неудавшемся террористе М. Сладкопевцеве по кличке «Казбек». Натура поэтическая, отчасти декадентская, нервная. «Таких людей, далеких от миросозерцания представителей 70-х и начала 80-х годов, к тому времени появилось не мало, и Казбек несомненно был из их числа. В этом отношении он, быть может, даже переходил известные границы; по крайней мере, в конце его пребывания в Москве стало известно, что он возомнил себя поэтом-декадентом и имеет уже готовую для издания книжку стихов. Все это, конечно, давало само по себе мало гарантий за успешность его боевых начинаний…»[39]. Но провалы любых начинаний дружины объяснялись далеко не только малопригодным для дела революции Казбеком, но и непосредственной близостью к нему «роковой женщины» Зинаиды Гернгросс.

Вообще взаимоотношения Гернгросс и Сладкопевцева полны драматизма. Последний, судя по всему, испытывал к ней какие-то живые, человеческие чувства. До последнего, не веря в то, что Зинаида агент полиции, он писал, разоблачившему ее Бурцеву: «Я ошеломлен. Мне не верится. Ведь провокация Ж. касается меня больше, чем кого-либо другого… обо мне лично она знала все. Во время нашей совместной работы не было ни одного ареста, который можно было бы объяснить ее провокацией. Правда, была арестована только что сформированная мною боевая дружина… В момент ареста этой дружины ею не было совершено ничего, что можно было бы рассматривать как политическое преступление. Наконец, – и это самое важное, – для чего нужно было Жученко спасать меня? … Ведь изо всей нашей компании человеком наиболее скомпрометированным был я… Сомнений у меня очень много. Осветите мне все это дело… Я отдал делу революции больше, вероятно, чем Вы думаете. Поэтому я имею право настаивать, чтобы у меня не отнимали по крайней мере последней веры в людей. Я прошу Вас сообщить мне все, по возможности, данные о Жученко. Она была для меня не только товарищ, но и близкий, очень близкий человек»[40].

В ответ на излияния души бывшего близкого товарища, Гернгросс высмеяла его. Через Бурцева она ответила Сладкопевцеву: «… мое начальство и я никогда не смотрели на вас как на серьезного революционера, и я взялась сама спровадить Вас из Москвы, что мне, принесши некоторую материальную жертву, и удалось. … мне было жаль Вас как больного человека, и Вы уехали на юг»[41]. Но, все-таки, при более внимательном прочтении в этих словах можно уловить неслучайность предоставленной Зинаидой Сладкопевцеву возможности уехать, избежать ареста. Было или не было что-то с ее стороны к этому мужчине – так и останется тайной. Сладкопевцев, разбитый параличом, скончался в Ницце в 1913 году.

Нежные отношения связывали Зинаиду и с представителями противоположной стороны баррикад. В 1906–1907 гг. начальником Московского охранного отделения был подполковник Е.К. Климович, под бережным руководством которого Зиночка работала особенно вдохновенно и эффективно[42]. В этот период была проведена подготовка покушения на московского градоначальника А.А. Рейнбота (февраль 1907 г.). Именно Гернгросс подала идею «убийства» градоначальника и снарядила на дело в Большой театр террористку Фруму Фрумкину. Из материалов допроса А.А. Рейнбота Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в 1917 г.:

СУД Председатель. – Мы здесь установили такую точку зрения, что провокация есть участие секретного сотрудника в активных действиях, т. е. в преступлении, и одновременное состояние его на службе в охранном отделении, при чем это действие его может сводиться к участию в партийной организации или в отдельных актах, например, террористических. Ведь, вам известно, может быть, post factum, что было довольно легко открыть покушение на Вас Фрумы Фрумкиной, т. к. Жученко даже сама пришивала Фрумкиной карман, куда револьвер клала, отправляя ее в театр, и т. д.[43]

Фрумкина была задержана, помещена в Бутырскую тюрьму, впоследствии казнена по приговору военного суда.

В 1916 г., будучи в должности директора Департамента полиции, Климович, как мог, оказывал финансовую поддержку дорогой его сердцу Зинаиде Федоровне, оказавшейся в немецкой тюрьме по подозрению в шпионаже. Об этом свидетельствует перед ЧСК Бурцев, встречавшийся с Климовичем буквально за год до революционных событий: «Я вчера получил документы о том, что Климович посылал ей деньги в тюрьму в Германию в 1916 году – целый год…»[44].

Фото 4. Рабочая обстановка типичной подпольной типографии XIX в.

Вообще среди т. н. заслуг перед Департаментом у Гернгросс не было незначительных. При ее непосредственном участии были раскрыты четыре эсеровские типографии и химическая лаборатория и др. А их тандем с Климовичем можно назвать «звездным». Все тот же Бурцев сообщает: «Так вот: роль этой Жученко я считаю одной из самых характерных в области провокации. И роль Климовича, в этом отношении, – столь же характерной. … В 1906 г. она была членом боевой организации эсеров, в Москве, была адъютантом при Сладкопевцеве …. Эта группа совершила целый ряд террористических актов, совершила экспроприацию. В курс всего этого была введена Жученко, и сама принимала участие в этих делах. … она была посредницей между Азефом и местными боевиками. Она, провокаторша, приводила к провокатору всех боевиков, рекомендуя их и посылая для дальнейшей активной деятельности. Она же создала новые организации. Вот какая ее роль в этом деле. … Вот это я считаю типичным проявлением провокации со стороны Климовича и Жученко, так как она была членом упомянутой организации»[45].

К концу 1908 г. Зинаида почувствовала близость провала, стала размышлять – бежать, скрываться или подождать? А через несколько месяцев в редакцию «Былого», к Бурцеву, пришел некий «общественный деятель», который, поведал о своей встрече с бывшим директором Департамента полиции С. Г. Коваленским. Последний, в частности, намекнул, что революционеры часто бывают жестоко обманываемы «самыми близкими людьми». И привел в качестве примера «женщину, близкую к боевым сферам», которая работает по заданию Департамента в Москве. Позже, по настойчивому требованию эсеров осведомитель назовет фамилию Гернгросс, к сожалению, слишком поздно для другой, ни в чем не повинной женщины.

Дело в том, что эсеры на тот момент уже подозревали свою соратницу Татьяну Лапину, которая опрометчиво слишком эмоционально защищала практически разоблаченного на тот момент, Азефа: «Если Азеф провокатор, то и я!». О Лапиной поползли слухи, остановить которые в