Мое простое счастье - Лаура Дейв

Я прижалась лбом к ее лбу:

– Я люблю тебя, если ты вдруг не в курсе.

– Тогда поезжай со мной в Венецию. И хоть раз в жизни позволь кому-нибудь о тебе позаботиться.

– Твой брат говорит, что он обо мне заботился. И даже чересчур.

– Перестань, пожалуйста, так его называть, – вздохнула Джордан.

Я улыбнулась:

– Я подумаю насчет Венеции, честное слово.

– Нет, не подумаешь.

– Может, и нет. Но не надо больше мрачных разговоров, ладно? Обещаю, со мной все будет хорошо. Посмотри на меня: со мной уже все хорошо! А в доказательство завтра в это же время я начну новую жизнь. Что такое, в конце концов, пять лет? Нет, не завтра. Сегодня! Я выйду из дома и вернусь в мир живых. У меня есть кое-какие планы – большие планы!

Джордан откинулась на спинку стула:

– Боже мой, врать ты совершенно не умеешь!

– А на каком месте ты меня раскусила? На фразе про большие планы?

Она взяла меня за мизинец и крепко сжала:

– Ну да, над этой частью не мешало бы поработать. К тому же топ у тебя надет наизнанку.

После ухода Джордан я долго плакала, пока наконец не уснула. Вот что связывало нас с Ником: пять новогодних и рождественских праздников, десять дней рождения и каждый День благодарения. Шесть поездок через всю страну, три поездки покороче, три съемочных площадки, одна встреча выпускников. Два отравления, одна авария в Мексике, три перелома, один аппендицит. Пять смертей дедушек и бабушек. День святого Валентина в Гонконге, День святого Валентина в Нью-Йорке, День святого Валентина в одном доме и почти не разговаривая. Свадьба его сестры, два маминых развода, четверо крестников, один шоколадный лабрадор-ретривер с ангельским характером. Общий язык, общая семья, общая мечта попутешествовать вместе по миру. Две недели в отвратительном плавучем доме рядом с озером Мичиган и последняя ночь, в которую он все-таки подарил мне медальон с надписью на обратной стороне: «Тебе, навсегда» – в то время эти слова еще имели смысл… Ни одного дня, когда бы мы не разговаривали, хотя бы на повышенных тонах. Ни одного вечера, когда бы я не пожелала ему спокойной ночи, пусть и нехотя. Ни одного утра, когда бы моей первой мыслью не было: «Ты».

Я проснулась посреди ночи и вспомнила еще кое-что – как в начале наших отношений, когда прошло месяцев шесть, мы ездили на выходные в Юту. Переночевать решили в хижине на окраине Моаба, и пока собирались ложиться спать, я сказала:

– Нам так легко друг с другом… Просто удивительно…

– Тогда давай ловить момент, – ответил Ник. – Потому что вряд ли нам всегда будет так же легко.

Наверное, я изменилась в лице. Ник понял, что сказал что-то не то, и тут же попытался загладить свою вину – обнял меня, принялся утешать, говорил, что сморозил глупость и, разумеется, нам всегда будет так же легко друг с другом, как сейчас, ну, или почти как сейчас. Но меня напугало не слово «легко».

Меня напугало слово «всегда».

Какая-то маленькая, иррациональная частица меня с самого начала боялась – боялась положиться на любимого человека, поверить, что он всегда будет рядом, – хотя именно этого и желала другая моя часть.

Но откуда возник этот страх?..

Прошел еще день, прежде чем я решила все-таки исполнить данное Джордан обещание и вернуться в мир живых. Где-то после пяти я включила радио, приняла горячий душ и сделала макияж. Главное – не останавливаться и не думать, просто высушить волосы, расчесаться, надеть длинные сережки. Когда я мельком увидела свое отражение в зеркале, у меня возникло ощущение, будто я смотрю видео о самой себе: «Привет! Я, кажется, раньше тебя знала?»

Выбрать наряд оказалось проще, чем я ожидала. Я не занималась стиркой с самого ухода Ника, и в шкафу висело только два предмета одежды: во-первых, ярко-розовое кимоно, купленное на блошином рынке в Камден-Тауне[3], которое, естественно, не подошло: мало того, что это ярко-розовое кимоно, оно еще и на два размера меньше, чем надо. Во-вторых, желтое платье, недавно возвращенное из химчистки в полиэтиленовом чехле – хоть сейчас бери и носи. Я страшно боялась его испортить и берегла для свадеб и других торжественных событий. Мое волшебное платье, как выражается Джордан, – в нем выглядишь на четыре дюйма выше и на десять фунтов легче, а грудь кажется больше. Такое платье дается только раз в жизни, и то если повезет.

Но в тот вечер мне больше нечего было надеть.

Я села на кровать, чтобы застегнуть красные босоножки с открытым носком и подумать, куда можно отправиться в подобном наряде. Мой любимый бар на бульваре Эббота Кинни отпал сразу: туда не надевают ничего элегантнее чистой футболки.

Я решила доехать по Оушен-авеню до Санта-Моники и заглянуть в небольшой элитный отель на пляже, где можно посидеть за столиком в патио – одним из пяти столиков с видом на самый прекрасный в мире закат. Такой вид способен унести далеко-далеко от реальности.

Именно это мне сейчас и нужно – сбежать от реальности, хотя бы на один вечер. И надо действовать, пока я не уснула прямо так, сидя на постели в своем волшебном платье…

Даже не помню, как я легла. Проснулась я в помятом платье и одной незастегнутой босоножке. Часы показывали двенадцать двадцать один ночи. С тем же успехом могло быть и четыре ноль-ноль: почти все уже закрыто или скоро закроется, в том числе ресторан и бар в моем любимом отеле на берегу моря. Но я все равно встала, подняла вторую босоножку и, не давая себе времени передумать, взяла ключи от машины и вышла из дома. Может, мне хотелось похвастаться Джордан, что я все-таки сделала что-то конструктивное. А может, Джордан была ни при чем и мной уже двигала некая неведомая сила.

Знаю одно: когда я оказалась в ресторане и увидела эти огромные, футов двенадцать высотой, окна, выходящие на пляж, океан и все остальное, мне было уже неважно, что свет погашен, в баре ни души, мебель с патио убрана на ночь, а музыка – The Fever Брюса Спрингстина, кажется, – играет еле слышно. Неважно даже, что внутри – никого, кроме кудрявого мужчины, который стоит за стойкой и вытирает ее полотенцем.

Другое дело, что я ожидала увидеть за стойкой не неизвестного кудрявого мужчину, а бармена Рэя. Мы с Ником давно знали Рэя и однажды, когда он решил сняться в какой-то комедии, даже помогали ему учить роль и готовиться к прослушиванию. Он-то, наверное, налил бы мне выпить, несмотря на поздний час.

Я подошла к незнакомому бармену и сказала:

– Вы не Рэй.

Прозвучало это, видимо, довольно жалобно, потому что он рассмеялся:

– Нет, кажется, не Рэй.

Бармен широко улыбнулся, и я почувствовала прилив благодарности за то, что первой его фразой не оказалась вполне ожидаемая: «Мы уже закрыты». Я взглянула на него повнимательнее – приятное лицо, широкий разрез глаз, волевой подбородок с ямочкой и светлой щетиной того же цвета, что и дурацкие кудряшки. На нем была зеленая куртка, идеально гармонирующая с цветом глаз – пожалуй, даже слишком идеально.