Под покровом ночи - Джон Диксон Карр

— Ладно, — вздрогнув, произнес Банколен, — мы легко можем это установить. А что за предмет упал на пол?

— Это был совок, — злорадно усмехнулась женщина. — Обыкновенный садовый совок. Помню, Вотрель поднял его и сказал: „Господи! Странная привычка держать подобные вещи в ванной!“

Все подавленно молчали. Наконец Банколен разразился смехом, но внезапно оборвал его и стал очень серьезен.

— Прошу прощения, мадам. Я вовсе не нахожу это смешным, но обычно считаю, что смешное не очень далеко от черного ужаса. — Он прищелкнул языком. — Что ж, доктор, может, ваша психология придает совку какой-либо фаллический смысл?

— Мадам шутит, — с яростным возмущением заметил Графенштайн. — А я не люблю шуток и ненавижу, когда надо мной издеваются. Она рассказала нам неправдоподобную историю, которую люди моей профессии всегда могут объяснить: муж — бритва, все это совершенно ясно. Затем она пытается придать ей реальный смысл, оскорбляя…

Мадам вскинула голову. Луч света коснулся ее белоснежной шеи и блестящих волос. Ее рот исказился, обнажая усталость и боль. Она резко выпрямилась.

— Я столько пережила! Вам трудно понять. Когда-то я любила Лорана. Теперь я столь же сильно ненавижу его… — Герцогиня взглянула на свои напряженно сцепленные пальцы и с нарочитой наивностью спросила: — Разве человек не имеет право на счастье? Неужели ваш проклятый Бог должен преследовать людей даже в своей церкви? Шутки! Я вовсе не шутила! Я сама терпеть не могу подобных шуток… Можете взглянуть на этот совок, если пожелаете навестить месье Килара. Помню, месье Вотрель с перепугу спрятал его в ящик с лекарствами.

Вдруг рядом со мной кто-то произнес: „Пардон!“ — и я чуть не подпрыгнул от неожиданности. К алькову подошел какой-то мужчина. Придерживая рукой шторку, он вопросительно смотрел на нас.

— Простите за вторжение, — учтиво произнес он. — Луиза, я не могу поверить…

Она кивком указала на нас, совершенно овладев собой:

— О да! Эдуар, это джентльмены из полиции. Позвольте представить вам месье Эдуара Вотреля.

Вотрель поклонился. Это был мужчина до кончиков ногтей, со светлыми вьющимися волосами и с агрессивным взглядом притягательных глаз. Над узкими усиками красовался прямой нос с трепещущими ноздрями. Лицо было изрезано глубокими морщинами. Его сдержанный поклон напоминал поклон военного, затянутого в корсет. В его манере играть моноклем, который висел на широкой черной ленте, было что-то нарочитое.

— Счастлив познакомиться, — вежливо отозвался он и продолжал стоять.

Банколен заговорил о погоде. Я обратил внимание, что наш детектив ни разу не взглянул на Вотреля. Он сидел очень прямо и не сводил глаз с двери, за которой скрылся герцог. По-прежнему пристально наблюдая за дверью, Банколен добавил:

— Мадам, даже если у вас была галлюцинация, как вы могли узнать Лорана? Разве у него не изменилась внешность? У нас есть основания так считать.

— Не знаю! Это было впечатление… Я просто увидела его в этом полусумраке. Его характерные жесты, манера широко открывать глаза… Я не знаю! Но я не могла обмануться, я видела именно его…

Вотрель недовольно улыбнулся и с упреком глянул в ее сторону:

— Ну прекратите же! Зачем поощрять какие-то видения, господа? Вы ведете себя так, будто боитесь этого человека. Я заметил, что здесь сшиваются с полдюжины полицейских. Право, смешно — подняли такую шумиху! Луиза, Рауль пошел в карточную комнату, — внезапно сменил тему Вотрель. — Он слишком много пьет. Думаю, будет лучше, если ты последишь за ним. Или поиграй в рулетку, если хочешь. Займись чем-нибудь.

— Эта музыка! — Она капризно скривила губки. — Черт побери эту музыку! Я не могу ее выносить! Не могу! Почему нужно играть целых полчаса одно и то же, одно и то же!

— Doucement, doucement![2]— стал уговаривать ее Вотрель, нервно озираясь. Мне показалось, он чем-то испуган. Но когда друг герцогини оглянулся на нас, его лицо было уверенным и спокойным. Постепенно, извиняясь перед нами и увещевая мадам, он увел Луизу от алькова. Казалось, она и думать о нас забыла.

Банколен протянул руку и взял из пепельницы окурок, который оставила женщина, но по-прежнему не отводил глаз от двери в конце помещения. Мадам и Вотрель были в самой середине салона, как раз под одной из люстр, и Графенштайн мрачно говорил:

— Вот вы и получили! Теперь понимаете, почему я так сказал? — когда все мы замерли и насторожились.

Мы услышали звон разбитого стекла и увидели стюарда в белом фраке, бессильно привалившегося к двери карточной комнаты. У него из рук выскользнул поднос с коктейлями, и он тупо уставился на разбитые стаканы.

Все обернулись в его сторону. Голоса умолкли, оркестр тоже перестал играть. По залу торопливо пробирался владелец заведения с отвислым колыхающимся животом. Но самое отчетливое зрелище представляло собой вытянутое, блестящее от пота лицо стюарда, который что-то увидел и пребывал в состоянии панического ужаса.

Могу ли я пояснить то ужасное состояние, которое не имеет названия, — нечто леденящее, какой-то болезненный шок, который словно приковал нас к дивану? Это состояние длилось лишь мгновение, но запечатлелось у меня в мозгу в малейших деталях. Голоса снова исчезли, так что в тишине стало слышно, как упала на пол стойка рулетки. Все как один обернулись в сторону раздавшегося грохота. Крупье с досадой поднял взгляд, кто-то нервно хихикнул, но при этом все посетители салона застыли в неподвижности.

Поставив стакан, который слегка звякнул, соприкасаясь со столом, Банколен медленно поднялся. Я так и вижу его, нависшего над столом, освещенным розоватым светом лампы на фоне темного алькова. Наш полицейский опирался на стол костяшками согнутых пальцев. Розовый свет придавал его лицу вид ужасной, нечеловеческой маски. Черные брови изогнулись и насупились над сверкающими глазами; тонкие линии морщин „сбегали“ с затененных скул к маленьким усикам и остроконечной бородке; разделенные пробором волосы завивались вверх, как рога…

— Спокойно, — машинально произнес он. — Следуйте за мной. Только без спешки.

В зале вновь послышался смех. Люди вернулись к игре, недоуменно пожимая плечами. С беззаботным видом мы пробирались сквозь толпу. Краем глаза я заметил один из столов с номерами, обтянутый шелковой тканью, даже уловил блеск серебристого стержня, на котором крепилось колесо рулетки. Мы прошли под одной сверкающей люстрой, под второй, третьей — и оказались у двери в карточную комнату. Банколен протянул руку управляющему, предъявляя ему зажатый в ней полицейский жетон, и произнес магические слова: „Начальник полиции“. Мы с Графенштайном последовали за ним.

Мне понадобилось немало времени, чтобы полностью осмыслить увиденное. Когда это произошло, я повернулся кругом и в крайнем смятении, оглушенный ужасом, на ткнулся на управляющего… Комната была просторной, квадратной. Стены, обтянутые темно-красной кожей. На них были развешаны старинные щиты и оружие. Позеленевшие от древности медные поверхности оружия слабо мерцали в сумрачном красноватом освещении, но лезвия были острыми и блестящими. У стены напротив двери стоял большой диван. Рядом на столике с мозаичной поверхностью горела лампа под красным стеклянным абажуром. Перед диваном на красном ковре лежал в странной позе человек. Пальцы его рук были расставлены и прижаты к полу, будто он собирался прыгнуть вперед, — согнутыми коленями он опирался на пол. Но у человека не было… головы! Вместо нее торчал кровавый обрубок шеи, уткнувшийся в пол.