Мексиканская готика - Сильвия Морено-Гарсия

Порок, отметила Ноэми и вспомнила монашек из частной школы. Она научилась бунтарству, бормоча молитвы под четки.

Девушка зашла в спальню и оторопело посмотрела на древнюю кровать с четырьмя столбами, словно бы вышедшую со страниц какого-то готического романа. Здесь были даже занавески, которые можно задернуть, прячась от мира, словно в коконе.

Фрэнсис поставил чемоданы у узкого окна – оно было обычным, дорогие цветные стекла не добрались до отведенных ей покоев – и показал на шкаф со стопкой одеял:

– Мы находимся высоко в горах. Здесь бывает очень холодно. Надеюсь, вы захватили свитер?

– У меня есть ребозо[6].

Женщина открыла сундук у изножья кровати и вытащила несколько свечей, а вместе с ними один из самых уродливых канделябров, которые когда-либо видела Ноэми: весь серебряный, с херувимом в основании.

– Электричество было проведено сюда в тысяча девятьсот девятом году, прямо перед революцией. Но прошло четыре десятилетия, и почти ничего не обновлялось. У нас есть генератор, и он производит достаточно энергии для холодильника и нескольких лампочек. Мы привыкли полагаться на свечи и масляные лампы.

– Я даже не знаю, как пользоваться масляной лампой, – со смешком заметила Ноэми. – Видите ли, я никогда не жила в кемпингах.

– Мартышку можно научить базовым принципам, – не слишком вежливо отрезала Флоренс, а затем продолжила, не давая Ноэми ответить: – Бойлер у нас капризен, и в любом случае молодым людям не стоит принимать горячий душ, теплая ванна предпочтительней. В этой комнате нет камина, но это не должно вас смущать. Я что-нибудь забыла, Фрэнсис? Нет? – Женщина посмотрела на сына, но и ему не дала времени на ответ.

Ноэми была уверена, что мало кто успеет вставить хоть слово рядом с ней.

– Я бы хотела поговорить с Каталиной, – сказала она.

Флоренс, видимо решившая, что их разговор окончен, уже взялась за ручку двери.

– Сегодня? – спросила она.

– Да.

– Уже почти пришло время для приема лекарств. После них моя подопечная заснет.

– Мне нужно побыть с ней хоть пару минут.

– Мама, она проделала такой путь… – заметил Фрэнсис.

Его вмешательство словно бы застало женщину врасплох. Она вскинула бровь, глядя на сына, и сцепила руки в замок.

– Ну, наверное, в городе время ощущается подругому, пока вы носитесь туда-сюда, – сказала она. – Если вам нужно встретиться с ней прямо сейчас, то пойдемте со мной. Фрэнсис, почему бы тебе не пойти спросить дядю Говарда, присоединится ли он к нам сегодня за ужином? Мне не нужны лишние сюрпризы.

Женщина провела Ноэми по еще одному длинному коридору в комнату с еще одной старомодной кроватью с пологом и четырьмя столбами, резным туалетным столиком-трюмо и таким большим шкафом, что в нем поместилась бы маленькая армия. Обои были бледно-голубого цвета с цветочным узором. Стены украшали пейзажи, изображавшие побережье с большими утесами и одинокими пляжами, – это были не местные виды. Скорее всего, Англия.

У окна стоял стул, на котором сидела Каталина. Она смотрела на улицу и даже не шевельнулась, когда в комнату зашли. Золотисто-каштановые волосы были стянуты на затылке. Ноэми готовилась увидеть следы болезни на ее лице, но Каталина особо не изменилась с тех пор, как жила в Мехико. Ее мечтательность, возможно, подчеркивалась окружающей обстановкой, но в этом и состояло все изменение.

– Через пять минут она должна принять лекарство, – сказала Флоренс, сверяясь с наручными часами.

– Тогда я воспользуюсь этими пятью минутами.

Женщина явно не обрадовалась, но ушла.

Ноэми приблизилась к кузине. Девушка не взглянула на нее, казалась какой-то застывшей.

– Каталина… Это я…

Ноэми нежно положила руку на плечо кузины, и только тогда она повернула голову. На губах девушки промелькнула улыбка:

– Ты приехала…

Ноэми кивнула:

– Да. Отец попросил меня проверить, как ты. Как ты себя чувствуешь? Что не так?

– Я чувствую себя ужасно. У меня был жар… Я болею туберкулезом, но сейчас мне лучше.

– Ты прислала нам письмо, помнишь? В нем ты написала странные вещи.

– Я не очень помню, что написала, – сказала Каталина. – У меня была такая высокая температура…

Каталина была на пять лет старше Ноэми. Не большая разница в возрасте, но достаточная для того, чтобы в детстве она, как старшая, приняла на себя роль матери. Ноэми помнила, как проводила долгие дни с Каталиной за поделками, вырезанием платьев для бумажных кукол, как они ходили в кино и как она слушала сказки, рассказывать которые кузина была мастерицей. Было странно видеть ее такой безжизненной, зависящей от других, когда раньше всё зависело от нее. Ноэми это совсем не понравилось.

– Папа ужасно нервничает, – сказала она.

– Мне так жаль, милая. Мне не стоило писать. Скорее всего, у тебя много дел в городе. Твои друзья, занятия… А теперь ты здесь, потому что я написала бред на клочке бумаги.

– Не волнуйся. Я и так хотела приехать проведать тебя. Мы же вечность не виделись! Честно говоря, я думала, что ты нас навестишь.

– Да, – сказала Каталина. – Я тоже так думала. Но из этого дома выбраться невозможно.

Каталина казалась задумчивой. Ее глаза – ореховые озера стоячей воды – стали тусклее, рот приоткрылся, словно она собиралась заговорить, но передумала. Вместо этого она вздохнула, задержала дыхание, повернула голову и закашлялась.

– Каталина?

– Время принимать лекарства, – сказала Флоренс, заходя в комнату со стеклянной баночкой и ложкой в руках.

Каталина послушно выпила лекарство, а потом Флоренс помогла ей забраться в кровать и натянула одеяло до подбородка.

– Пойдемте, – сказала она Ноэми. – Ей нужно отдыхать. Можете поговорить завтра.

Каталина закрыла глаза.

Флоренс провела Ноэми обратно в ее комнату, на ходу описав дом – кухня в том направлении, библиотека в другом, – и сказала, что ее позовут на ужин ровно в семь.

Ноэми распаковала чемоданы, повесила одежду в шкаф и пошла в ванную, чтобы освежиться. Там стояли древняя ванна на ножках и видавший виды шкафчик. На потолке проступали следы плесени. Плитка вокруг ванны во многих местах потрескалась, но на трехногой табуретке лежали чистые полотенца, а на крюке висел халат, выглядевший чистым.

Ноэми проверила выключатель на стене, но лампа в ванной не работала. В спальне она также не могла найти ни одного светильника с лампочкой, хотя в комнате были розетки. Видимо, Флоренс не шутила насчет того, что нужно полагаться на свечи и масляные лампы.