14-й - Жан Эшноз

Под крыльями самолета, на земле, где все это ползет и рокочет, где шагают, обливаясь потом, солдаты, — жуткая жара, один из последних августовских рецидивов, перед тем как лето резко повернет к осени. Но наверху, в небе, куда холоднее, поэтому на авиаторах особый костюм.

Помимо шлема и больших защитных очков, на них надеты черные прорезиненные комбинезоны с подкладкой из кроличьего или козьего меха, кожаные куртки и штаны, утепленные перчатки и сапоги, — в таком наряде летчики похожи друг на друга, тем более что неприкрытыми только и остаются щеки, подбородок да губы, которыми они шевелят, пытаясь что-то сказать, но лишь мычат — ни внятно выговорить, ни расслышать что-либо не получается, слова заглушает рев мотора и рвет в клочья тугая воздушная струя. Ни дать ни взять пара оловянных солдатиков, отлитых в одной форме, с едва заметным швом по бокам, и только коричневый шарф на шее наблюдателя по имени Шарль Сез отличает его от пилота Альфреда Ноблеса.

Они почти не вооружены, шестидесяти килограммов бомб, которые биплан способен унести, нет на борту, а пулемет — одна видимость. Он хоть и укреплен на фюзеляже, но от него мало толку: целиться и перезаряжать его на ходу довольно трудно, да и система синхронизации стрельбы с вращением винта не отлажена.

Впрочем, задача летчиков — всего лишь воздушная разведка, и хоть дело это совсем новое и оба еле-еле обучены, но они не боятся. Ноблес управляет машиной, поглядывая на компас и приборы, которые указывают высоту, скорость и угол крена; у Шарля Сеза на коленях штабная карта, на шее бинокль и тяжелый аппарат для аэрофотосъемки, их ремешки перепутались с шарфом. Они осматривают местность, наблюдают — и всё.

Истребители, бомбардировщики, запретные для полетов противника зоны, бои с дирижаблями, плен — ничего этого еще нет, но появится очень скоро, и вот тогда все станет неизмеримо серьезнее. Пока же их дело смотреть: фотографировать и отмечать на карте передвижения войск, цели для артиллерии, расположение окопов, аэродромов и ангаров с цеппелинами, а также складов, гаражей, командных пунктов, мест скопления живой силы.

Вот они и летят, глядя в оба, но вдруг далеко позади и слева от «фармана» возникает еще одна еле заметная мошка, Ноблес и Сез ее не замечают, меж тем она все увеличивается и вырисовывается яснее. Это обтянутая парусиной деревянная конструкция, украшенная черными крестами на крыльях, хвосте и тележке шасси, с дюралюминиевым фюзеляжем — двухместный «авиатик», и траектория его полета относительно «фармана» не оставляет никаких сомнений в том, каковы его намерения. Когда «авиатик» приблизился, Шарль Сез разглядел торчащий из кабины и прямо на него направленный карабин, о чем он тут же сообщил Ноблесу.

Шли первые недели войны, в ту пору самолеты были только новомодным видом транспорта, в военных целях их никто еще не применял. Да, на «фармане» был установлен пулемет «гочкисс», но пока только в экспериментальных целях и без патронов, то есть непригодный для боя, поскольку официально использование подобного оружия в авиации тогда еще не разрешалось — не столько из-за перегрузки, сколько из опасения, что враги перехватят идею и тоже снабдят им свои самолеты. Пока же этот запрет не был снят, пилоты, из предосторожности и не ставя в известность начальство, брали с собой карабины или пистолеты. Поэтому, едва лишь экипаж увидел ствол, Ноблес накренил аппарат и ушел в сторону, а Шарль выхватил из кармана комбинезона пистолет «саваж», специально для стрельбы в воздухе обмотанный сеткой, не позволяющей гильзам попасть в лопасти винта.

Несколько минут «авиатик» и «фарман» летели то выше, то ниже, расходились, снова сходились почти вплотную, не упуская друг друга из виду и проделывая нечто похожее на то, что потом будет называться фигурами высшего пилотажа: петля, бочка, штопор, иммельман, — каждый норовил перехитрить другого и найти благоприятный для стрельбы угол атаки. Шарль, вжавшись в сиденье, держал пистолет обеими руками, стараясь поточнее прицелиться, тогда как вражеский наблюдатель, наоборот, постоянно водил стволом карабина. Вот Ноблес резко набрал высоту, «авиатик» преследует его, проскальзывает у него под брюхом и, сделав крутой вираж, взмывает вверх прямо перед ним, в таком положении Шарль не может стрелять, поскольку между ним и кабиной «авиатика» оказывается его собственный пилот, Ноблес. В этот миг раздается ружейный выстрел, и пуля, пролетев двенадцать метров на высоте семисот и со скоростью тысячи в секунду, вонзается в левый глаз Ноблеса и выходит под правым ухом; «фарман», потеряв управление, на секунду зависает и начинает все сильнее крениться вниз, а вскоре уже просто пикирует; Шарль, широко раскрыв глаза, смотрит поверх завалившегося набок тела Альфреда, как приближается земля, сейчас он врежется в нее и разобьется — надежды нет, смерть неизбежна и неотвратима; сегодня там, на месте крушения в регионе Шампань-Арденны, раскинулась живописная деревушка Жоншери-сюр-Вель, жителей которой называют жоншавельжанами.

Зарядили дожди, промокший ранец удвоил вес, свирепый ветер взвихрял воздушные валы, холодные и плотные настолько, что они, казалось, вот-вот застынут ледяными столбами. В такой жестокой стуже подошли к бельгийскому рубежу. Здесь горел огромный костер — таможенники развели его в первый день войны и с тех пор постоянно поддерживали; вокруг него, как можно ближе к огню, и расположились на ночь солдаты, на голой земле, тесно прижавшись друг к другу. Как же завидовал Антим этим таможенникам, их легкой, безопасной, как он думал, службе, их теплым кожаным спальным мешкам. А еще больше стал завидовать потом, когда на третий день пути они расслышали артиллерийскую канонаду, звук которой все нарастал: протяжный низкий гул и временами ружейный треск — видимо, перестрелка между патрулями.

Не успели солдаты привыкнуть к стрельбе, как оказались на переднем крае, в холмистой местности неподалеку от селения Мессен. Теперь предстояло войти в это пекло, и только тут они действительно поняли, что им придется драться, идти в бой. Антим всерьез поверил в это лишь тогда, когда рядом разорвался первый снаряд. Поверив же, внезапно ощутил страшную тяжесть всего, что он нес на себе: оружия, ранца, даже перстня на мизинце — всё стало весить добрую тонну, и от этого не только не приглушалась, а, напротив, усиливалась боль в запястье.

Скомандовали «вперед», и Антим, увлекаемый товарищами, очутился посреди самого что ни на есть настоящего поля боя, плохо соображая, что надо делать. Босси был рядом, они переглянулись, Арсенель позади поправлял ремень, Падиоло сморкался, и его лицо было белее полотняного платка. Новый приказ — и они побежали, все, кроме двух десятков человек, которые остались на месте и встали в кружок, не обращая ни малейшего внимания на взрывы. То были полковые музыканты, их дирижер застыл с воздетой белой палочкой и опустил ее, выпуская на волю «Марсельезу»; оркестр был призван обеспечить бравый аккомпанемент атаке. Противник занял оборону в лесу и, прикрытый деревьями, поначалу сдерживал атакующих, но в бой вступила артиллерия, на врагов посыпались снаряды, после чего наступление возобновилось. Бежали, неуклюже пригнувшись, с тяжелой винтовкой наперевес и вспарывая ледяной воздух штыками.