История нового имени - Элена Ферранте

— Учится помаленьку.

Я не стала уточнять, чему именно. Вернувшись домой, я легла и проспала до вечера.

На следующее утро я, как обычно, встала в семь, как будто собиралась в школу.

Я только вышла на шоссе, как увидела Лилу: она выскользнула из машины и направилась в наш двор, даже не оглянувшись на Стефано, который сидел за рулем. Она была нарядно одета, но почему-то в темных очках, хотя день выдался пасмурный. На голове у нее был голубой шарф, повязанный так, что закрывал подбородок и губы — помню, это меня удивило. Я с горечью подумала о том, что теперь она похожа не на Жаклин Кеннеди, а на таинственную даму, какой мы с ней обе мечтали стать в детстве. Я быстро пошла вперед.

Однако через несколько шагов я передумала и вернулась. Я не знала зачем, просто вернулась, и все. Сердце у меня забилось быстрее, все мысли перепутались. Может, я хотела, чтобы она прямо в лицо сказала мне, что мы больше не подруги. Может, собиралась сообщить ей, что брошу учебу и тоже выйду замуж, перееду к Антонио и вместе с сумасшедшей Мелиной буду мыть лестницы. Я устремилась во двор и успела заметить, как она входит в подъезд, где жила ее свекровь. Я взбежала по лестнице — той самой, по которой мы девчонками карабкались к дверям дона Акилле, чтобы упросить его вернуть нам наших кукол. Я окликнула ее, и она обернулась.

— Ты пришла?

— Ну да.

— А почему ко мне не зашла?

— Я не хотела, чтобы ты меня видела.

— Другим можно, а мне нельзя?

— До других мне нет дела.

Я неуверенно посмотрела на нее. Что она от меня скрывает? Что такого я не должна видеть? Я поднялась к ней и осторожно развязала ее шарф и сняла с нее темные очки.

Когда я пишу о ее свадебном путешествии, я снова переживаю его в памяти. Я расскажу не о том, что услышала тогда на площадке, но о том, что прочла гораздо позже в ее тетрадях. Я была несправедлива к Лиле, я думала, что она сдалась слишком легко и позволила унизить себя, думала, что она чувствует себя так же, как чувствовала себя я, когда Нино ушел с праздника, и мне хотелось так думать, чтобы ослабить чувство потери, разрывавшей мое существо. На самом-то деле, едва закончился праздник, Лила в своем светлом костюме и синей шляпке оказалась в автомобиле. Глаза ее сверкали злостью, и, едва машина тронулась, она набросилась на Стефано, оскорбляя его самыми страшными словами, какие только могла придумать.

Он по привычке молчал и спокойно улыбался, так что в конце концов она устала и замолкла. Но молчание длилось недолго. Едва переведя дыхание, Лила вновь бросилась в атаку. Она заявила мужу, что ей противно дышать с ним одним воздухом и что она не в силах оставаться в автомобиле, после чего потребовала остановить машину. Стефано заметил выражение ее лица, на котором читались злоба и отвращение, но продолжал спокойно и молча ехать вперед. Лила не выдержала и закричала, чтобы он немедленно остановился.

Он не отреагировал, но, когда Лила попыталась открыть дверь, резко схватил ее за руку.

— А теперь слушай, — спокойно сказал Стефано, — да, я это сделал, но тому были серьезные причины.

И он рассказал, как все было. Чтобы сапожная лавка не разорилась на следующий же день после открытия, пришлось подключить к делу Сильвио Солару и его сыновей, — они могли обеспечить не только сбыт товара в лучшие магазины города, но и открытие собственного магазина Черулло на пьяцце Мартири.

— А мне какое дело до твоих трудностей, — заявила Лила, крутясь на сиденье.

— Мои трудности теперь и твои, ты моя жена.

— Это я-то? Да я тебе никто, и ты мне тоже, отпусти меня!

Стефано разжал руку.

— А твои отец и брат тоже никто?

— Закрой рот и не смей говорить о них.

Однако Стефано заговорил. И сказал, что Фернандо лично настоял на том, чтобы он заключил договор с Сильвио Соларой. Это было не так-то просто, учитывая, что Марчелло почти ненавидел Лилу, семью Черулло и в особенности Паскуале, Антонио и Энцо, которые разбили его машину. Но Рино удалось его успокоить, на что ушло немало усилий. Тогда Марчелло заявил, мол, хотите сделку — отдайте туфли, что сделала Лина, и Рино согласился.

Эти слова больно ранили Лилу, внутри у нее все сжалось, но она все равно грубо бросила мужу:

— А ты? Просто стоял и смотрел?

— А что мне было делать, — смутился Стефано. — Устроить ссору с твоим братом, пустить по миру твою семью, стать причиной вражды семей, потерять все вложенные средства?

Слова Стефано и тон, каким они были сказаны, показались Лиле лицемерными, он обвинял ее отца и брата. Она не позволила ему закончить фразу и принялась лупить его кулаками и кричать:

— И ты согласился, ты взял мои туфли и сам отдал ему!

Стефано не сопротивлялся, вот только когда она снова потянулась к ручке двери, холодно сказал:

— Успокойся.

Лила резко обернулась: успокоиться? Когда он только что переложил всю вину на ее родных? Успокоиться, когда они обошлись с ней как с тряпкой, игрушкой?

— Нет, я не успокоюсь! — закричала она. — Не успокоюсь, подонок, сейчас же отвези меня домой! Тебе придется повторить то, что ты сказал, в присутствии тех двух подонков. — И, только произнеся на диалекте «подонки», Лила спохватилась, что тон Стефано изменился и что она перешла границы. В следующую минуту Стефано влепил ей тяжелую пощечину. От неожиданности и боли Лила подскочила. Не веря своим глазам, она смотрела на мужа, а он продолжал вести машину; впервые с тех пор, как он стал ухаживать за ней, его голос дрожал:

— Видишь, до чего ты меня довела? Ты понимаешь, что ты перешла все границы?

— Все было сплошной ошибкой, — пробормотала Лила.

Но Стефано не обратил внимания на ее замечание, словно не хотел даже думать о чем-то подобном, и медленно, грозно и немного пафосно произнес следующую речь:

— Нет, ничего подобного. Нам нужно просто кое-что прояснить. Теперь ты уже не Черулло, Лина. Ты теперь синьора Карраччи, и придется тебе меня слушаться. Я понимаю, что тебе пока не хватает опыта, коммерческой жилки, ты, видимо, думаешь, что деньги на деревьях растут. Вот только это не так. Мне приходится каждый день работать на умножение капитала. Ты умеешь придумывать модели, твой отец и брат в поте лица зарабатывают свой хлеб, и никто из вас не знает, как из одной лиры сделать десять. А вот Солара знают. Так что послушай меня внимательно: мне нет никакого дела, нравятся они тебе или нет. Меня самого от Марчелло воротит и, когда он на тебя смотрит и я думаю о тех словах, которые тебе пришлось от него услышать, меня так и тянет вспороть ему живот. Но так уж вышло, что Марчелло нам нужен, чтобы заработать, и если благодаря Марчелло наш капитал возрастет, то парень вмиг станет для меня лучшим другом. Потому что, если у нас не будет денег, у нас не будет ни машины, ни приличной одежды, и я не смогу купить тебе даже платья, нам придется распроститься с домом и обстановкой, и ты не будешь шикарной синьорой, а станешь грязной побирушкой, и дети наши вырастут в нищете. Так что в следующий раз подумай, прежде чем обливать меня грязью, а не то я так разукрашу твое прекрасное личико, что ты нос из дома высунуть не посмеешь. Надеюсь, мы поняли друг друга? Отвечай!