Помни о русалке - Х. П. Мэллори

расстояние мне не нравится, но оно необходимо. По крайней мере, на данный момент. Пока я не придумаю, что делать и что ей сказать.

Извини, — отвечаю я трясущимися руками, пока печатаю, — я в порядке, обещаю.

Как только я нажимаю «Отправить», ее ответ появляется жирным резким шрифтом. Экран слишком ярко светится в полутемной кухне.

Ты не можешь дальше игнорировать меня! Я просто хочу знать, что происходит!

Конечно, хочет. Почему я думала, что банальности и фальшивое веселье переубедят ее? Я бы не позволила врать, если бы мы поменялись местами. С другой стороны, мне хотелось бы думать, что в этом случае я не обвиняла бы ее, но…

Всплывает еще одно сообщение, и мое лицо становится горячим, и мне приходится глотать слезы.

Том скучает по тебе. Я тоже.

Я вижу, как на телефоне появляются три точки, что означает, что она все еще пишет.

Мне жаль, что мы поссорились, и я не слушала, но я бы хотела, чтобы ты просто поговорила со мной, — небольшая пауза, прежде чем на экране появляется другой текст. — Мы же любили разговаривать, да?

Я в отчаянии опускаю голову на ладони и переворачиваю телефон, чтобы больше не видеть ее сообщений. Если я буду смотреть на них слишком долго, я заплачу. И я ненавижу плакать. Меня учили, что плакать постыдно — это делают только дети, ну, и взрослые, но только тогда, когда они оплакивают умерших. В последний раз я плакала на похоронах Эварда, когда я присоединилась к Маре, чтобы похоронить его под песком в его золотом погребальном саване.

Теперь эти слезы словно были из другой жизни, другого места, у другой Евы. Думая о слезах сейчас, я чувствую себя слабой. Глупо, но правда. Я хочу отвергнуть Корсику и все, что с ней связано, но, тем не менее, моя грудь сжимается от стыда за мое эмоциональное расстройство.

Всхлипывая, я печатаю ответ.

Я еще не могу говорить, Венди. Не прямо сейчас. Но скоро. Обещаю.

На этот раз со стороны Венди нет ответа, и почему — то ее молчание даже хуже, чем гнев, которого я ожидала. Я наклоняюсь, насколько позволяет неудобный барный стул; голова запрокинута, я смотрю на потолок своей кухни слезящимися глазами. Край стула впивается мне в ноги, но я не делаю никаких попыток пошевелиться.

Когда я слышу шаги, звук выпрямляет меня с резким оханьем. Я оборачиваюсь на звук, но это всего лишь Майер. Наверное, это хорошо. Он не побежал к Каллену посреди ночи, чтобы предать нас всех, как предсказывал Сойер.

С другой стороны, Майер в любом случае не выиграет от возвращения на Корсику. Если он не приведет меня, как должен был, его единственной наградой будет смерть. И я сомневаюсь, что Каллен будет достаточно милосерден, чтобы быстро дать эту смерть. Итак, Майеру выгодно здесь пребывать, на самом деле.

Я хочу верить, что он эгоист. Было бы легче его ненавидеть. Но я не могу убедить себя, что это правда.

Он наклоняет голову и спешит к холодильнику, избегая моего взгляда. Когда он тянется за одной из маленьких коробочек с яблочным соком, он останавливается, бросая виноватый взгляд в мою сторону.

— Можно?

— Да, — утомленно отвечаю я.

Мой взгляд снова скользит по телефону, но черный экран остается тихим. Ни слова от Венди.

— Мара уже проснулась? — спрашиваю я, двигаясь на стуле так, чтобы оказаться лицом к лицу с Майером.

— Я ее не видел, — отвечает он, пожимая плечами. — О последней ночи…

— Мы можем прогуляться? — спрашиваю я внезапно. Я не хотела этого, но слова слетают с моих губ почти без согласия моего мозга. — Я имею в виду, что лучше поговорю наедине, подальше от Мары.

Он щурится, глядя на меня, будто не совсем мне доверяет. Справедливо, видимо, ведь я ему тоже не доверяю. Затем он расслабляется, делает большой глоток сока и ополаскивает стакан.

— Хорошо. Пойдем.

Мы выходим из дома вместе, неловко двигаясь бок о бок, пока спускаемся по ступеням. В глубине души я понимаю, что должна была оставить записку для Мары, но что — то подсказывает мне, что сегодня она будет спать допоздна.

В любом случае, мне не нравится напряжение между нами. Я не привыкла ссориться с ней. Мы были женами Эварда, когда — то близкими, как сестры. Теперь, когда мы изгнаны, все изменилось, но, может, со временем мы сможем снова сблизиться. Я надеюсь, что да.

Я спускаюсь по скрипучим ступеням и проталкиваюсь мимо деревянных ворот, пока не оказываюсь на тихой улице с красивыми домами, каждый из которых просыпается благоухающим утром.

Щебечут птицы, пролетая над головой, шурша листьями, прежде чем исчезнуть вдали. Я смотрю на них с легкой улыбкой, хотя сейчас трудно собраться с силами, чтобы полюбоваться красотой Шелл — Харбора. Хотя на моей стороне есть несколько человек, большинство людей здесь все еще настороженно относятся ко мне. И это из — за всех слухов, которые распространял обо мне Майер, — слухов, которые настроили против меня всех горожан. Трудно осознавать, что сейчас я действительно одна здесь, у меня нет ничего, кроме шаткой дружбы и дома, который когда — то был убежищем, а теперь стал мишенью.

Мы бредем по узкой извилистой дороге, ведущей мимо леса, и я рада, что на этот раз мы не приближаемся к пляжу. Мы долго молчим, просто молча смотрим вперед.

Наконец, Майер кашляет. Звук неуклюжий, ничего похожего на уверенного в себе человека, которого, как мне казалось, я знала, и я ловлю себя на том, что хмурюсь, глядя вдаль, когда он говорит:

— Я сожалею о том, что произошло. Надеюсь, ты хотя бы в это веришь.

— Я не знаю, чему верить, — я слышу горечь в своем голосе.

Правда в том, что я верю, что часть его сожалеет о его предательстве, но эта часть меня все равно не даст ему так легко соскочить. То, что он сделал, было неправильно.

— Сойер, — тихо повторяет он. — Он для тебя важен? Я надеялся…

Я жду конца этого предложения, но его нет. У меня есть идея, что могло прозвучать. Я поворачиваюсь к нему.

— Пожалуйста, не говори мне, что любишь меня, — говорю я тихо; так тихо, что я едва слышу свои слова из — за грохочущего сердцебиения. Майер удивлен моей резкостью, но ничего не говорит.

Вместо этого я чувствую, как его взгляд пронзает мою голову сбоку, и эта сила заставляет меня поежиться. Я поворачиваюсь к нему и вижу, что его глаза, такие ярко —