Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

Прикинула по курсу, сколько долларов и центов сейчас потратила. Может ли Тима в своей Америке взять на рынке хотя бы один кг экологически чистой говядины на эту сумму? С внезапной нежностью к Алине подумала, что сестра любит ее, младшую, со всеми детьми и проблемами. Любит такую, какая она есть. Впрочем, разве родные люди любят за что-то?

…Навстречу шла Маринка, и по ее сжатым плечам, по горестному лицу Даша сразу сообразила: случилась беда.

– Мама, ты только не волнуйся, – сказала дочь деревянным голосом: – Папа звонил… Мальчики пропали.

– Как это – пропали?!

– Отпросились на улицу поиграть, папа посматривал на них в окно. И вдруг они исчезли.

– Когда?

– Недавно, всего час назад… или два…

Чувствуя, как земля уходит из-под ног, Даша машинально набрала номер Кирилла:

– Почему ты не позвонил мне?

– Я позвонил в полицию.

– И что?

– Их найдут.

– А если…

– Их обязательно найдут, Даша! Езжай домой. Тихо езжай, не торопись…

Стало трудно дышать: какой-то звериный, животный ужас перехватил горло. Проклиная свою склонность к преувеличению опасности, когда это касалось детей, Даша прислонилась к грязной машине. Закрыла глаза. Замелькали страшные видения. Ослабшая до неспособности шевельнуться, она полулежала на капоте и, несмотря на грохот в висках, с абсолютной ясностью слышала все, что происходит извне и внутри. Слышала многоязыкий говор, людское коловращение и шарканье сотен ног, а в ней ворочался, сердито пинаясь, ребенок. Ему недоставало дыхания.

Даша всей грудью вдохнула резкий воздух. Нельзя поддаваться панике, она у себя не одна.

– Мама! – почудился тонкий голос далеко-далеко, и сердце затрепыхалось в тисках кричащей боли. Ну вот, не хватало галлюцинаций в ошпаренном страхом мозгу…

Но нет, это была не галлюцинация. Обостренный надеждой слух превратился в устремившиеся во все стороны бумеранги. Даша теперь почти не сомневалась, Никиткин голос продолжал взывать к ней: «Мама, мама!»

Протянув руки, как слепая, она пошла на зов сына.

Толпа у лестницы, колышась, меняясь, всходя и топчась на месте, слушала песню. Даша еле протиснулась в толпу спиной вперед, чтобы защитить живот, и повернулась.

«Имеющий глаза да вылупит», – говорит лысый телевизионный Дима в черных очках. Не веря собственным глазам и ушам, Даша уставилась на привычное зрелище, неуместное здесь, как изысканный палантин над испачканным говяжьей кровью халатом.

Никитка пел, по обыкновению взмахивая руками. Пушистые варежки на резинках, пришитых к обшлагам куртки, синими птахами летали вокруг. Костя с невозмутимым лицом стоял в шаге от Никитки с новогодней «шарманкой» на шее и крутил ручку от швейной машинки. Зрители бросали горсти денег в открытую щель. Монеты звякали глухо – ящичек был полон не только копеечной мелочью. Вместо картинки с Дедом Морозом на нем желтело солнце и цвели ромашки, нарисованные не очень умелой Костиной рукой. А поперек старательно было выведено большими красными буквами: «На падарк маме».

Тихо охнув, Даша спряталась за чью-то спину. Прижала ладонь к животу: угомонись, маленький, слышишь – брат твой поет…

– пел Никитка.

– Мама, – прошептала в ухо вынырнувшая из толпы Маринка, – я позвонила папе, все хорошо.

Даша с трудом выдавила:

– Марина, прекрати, пожалуйста, этот концерт.

Глаза у дочери страдальческие, на щеках раскраснелись пятна нервного румянца:

– Да, люди на телефоны снимают, выложат в Интернет, вот будет позорище…

– Не напугай мальчиков, – опомнилась Даша. – Ни о каком позорище чтобы речи не было. И ни в коем случае не говори, что я их видела. Привезешь на автобусе.

– Давай лучше я, – высунулся из-под локтя Владик, – а то Маринка разревется и все испортит.

– С чего это я разревусь?

– Ты уже ревешь – вон щеки мокрые.

– Это от стыда, дурак!

– Сама такая… А давай вместе на автобусе? Только пусть мама сначала уедет домой, а я схожу в туалет.

– Иди в свой туалет и езжай домой с мамой. Я сама малышей отвезу.

Даша побрела к машине.

Она шла и плакала, и ей становилось легче. Со слезами из нее вытекали страх и боль. Потом Даша плакала, сидя в «Суксиде». Безымянный мальчик все еще дрыгался в животе.

Даша припудрила нос и подкрасила губы: ну все, все, успокоились. Твои братья нашлись, а скоро в мире появишься ты и увидишь свою семью… свой дом, где живет твоя мама и стряпает пирожки.

– Поехали, мам! – возбужденным шепотом закричал прибежавший Владик. – Они тоже поехали! Я проводил их на остановку, они меня даже не заметили! Маринка мне за остановкой сказала – это Костя все придумал и сам написал!

– Да уж понятно, что сам…

– Они просто не знали, что папа заработал деньги в ресторане.

– В каком ресторане? – опешила Даша. – Когда?!

Мальчик замер с непристегнутым ремнем безопасности в руке.

– Владик, – ласково сказала она, – я тебе обещаю: папа ничего не узнает до тех пор, пока все всем не станет известно.

– Я думал, что ты… что тебе… – забормотал сын. – Я думал, ты знаешь…

– Очень хочу узнать.

– Ну… в общем, папа вчера пел в ресторане, где играет дядя Наиль. Папа же хорошо поет, почти как Никитка… Там какая-то большая организация Восьмое марта справляла. Они договорились, и дядя Наиль повез папу. Ему на сцене специально стул поставили, чтоб он без костылей пел. Папа много денег заработал, даже больше, чем дядя Наиль…

– Владик, поправь, пожалуйста, пакет, из него сейчас фарш выпадет, – попросила Даша, заводя машину.

– Мы сегодня будем делать пельмени?!

– Завтра. А послезавтра как следует уберемся дома, ведь через два дня уже праздник.

– Я Маринке и Сонечке кое-что интересное на 8 Марта придумал, – не вытерпел Владик. – И тебе… Но пока не скажу, ладно?

– Ладно, – засмеялась Даша, и Черкашины поехали домой.