Метро 2035. Питер 2. Война - Шимун Врочек

– Трудновоспитуемый Лемешев!

– Я! – откликнулся Макс.

– Трудновоспитуемый…

– У кого жалобы, шаг вперед! – приказал Хунта.

Никто не вышел. Дураков нет.

Младший воспитатель Скобелев (он же Скобля), холеный, самодовольный, в сером фланелевом костюме под белым халатом, повернулся к начальству:

– Товарищ Директор, перекличка закончена. В наличии двадцать шесть воспитанников. Больных нет, отсутствующих нет. Отчет сдал младший воспитатель Скобелев. Разрешите приступить к трудотерапии?

Директор милостиво кивнул. Мол, конечно, конечно. Мятое лицо, редкие волосы. Макс впервые видел его так близко.

– Работайте, негры. Масса одобряет, – почти не шевеля губами произнес Убер. Макс подавил смешок. В строю захихикали.

Скобля повернулся к строю, кивнул «нянечке». Хунта заорал:

– По местам!

Дюжие «нянечки» повели колонну к месту работы. Трудновоспитуемые брали тачки и становились в очередь к земляному отвалу. Дальше в тоннеле находилась огромная машина-компрессор, оставшаяся со времен метростроя, – от нее тянулись шланги к отбойным молоткам. Молотками ломали кварцевые пласты, тачками вывозили породу.

Временами машина работала, но чаще – нет. Пока механики в синих комбинезонах – наемные «мазуты» с Техноложки – возились с ней, в воздухе волнами перекатывался ленивый мат. Без ругани, как и без смазки, починка не шла. Пока длился ремонт, долбить породу полагалось вручную, ломами. Веселая жизнь.

Подошла очередь. Макс взялся за тачку, но фланелевый воспитатель покачал головой: не надо. Подозвал к себе – небрежно, чуть ли не пальчиком. Макс сжал зубы. Ничего, мы с тобой еще посчитаемся…

– Трудновоспитуемый Лемешев, вас хочет видеть Директор, – сказал Скобля официально.

Макс усмехнулся.

* * *

Кабинет Директора размещался под платформой станции, в некогда роскошном, по меркам метро, служебном помещении.

Сейчас от былой роскоши остались только следы – плакат «Соблюдай технику безопасности!» на стене, синий машинист смотрит сурово; несколько обшарпанных металлических шкафов; канцелярский стол. В углу замерло кресло, продавленное посередине. Коричневый дерматин расползся, обнажив фанерное дно – обрывки поролона выглядели, точно плоть в месте укуса.

Плоть, из которой вытекла вся кровь. Макс вспомнил о дурацкой теории групп крови и усмехнулся.

Он помешал чай ложечкой, но отпить не решился. Макс отвык от горячего, а тут даже металлический подстаканник ощутимо нагрелся. От коричневой поверхности поднимался пар…

– Вы угощайтесь, – предложил Директор.

– Я угощаюсь, – сказал Макс. Интересно, что происходит? Зачем? Ладно, сформулируем по-другому. Макс прищурился. Почему именно сегодня?

Директор подошел ближе. Среднего роста, с виду не очень сильный, он, однако, рискнул остаться один на один с воспитуемым. Храбрец. Макс был известен как человек, создающий трудности. Несколько драк, конфликты с другими воспитанниками, дерзость и упрямство…

Неделя карцера не смогла исправить его характер.

Зато волосы немного отросли.

– Мне кажется, вы озадачены, – сказал Директор. Какой милый человек, подумал Макс с иронией. Сейчас поинтересуется, нравится ли мне чай.

– Чай не слишком горячий? – спросил Директор.

Я бы мог вырубить его, подумал Макс. Взять в заложники и выбраться отсюда.

– Что? – спохватился он.

– Как вам чай? Не слишком горячий?

Макс запоздало отхлебнул. Не чай, конечно – хотя он все равно толком не помнил вкус настоящего чая. Помнил Макс только одно – чай должен быть сладким. Этот – был.

Офигенно, правда.

– Очень вкусно, – сказал Макс. – Вы за этим меня позвали, Директор? Чтобы узнать мое мнение о вашей заварке?

Директор улыбнулся. Зубы мелкие и ровные, на некотором расстоянии друг от друга. Странная манера речи – словно уговаривающая, с доверительными (с чего бы вдруг?) интонациями. Обменявшись с Директором парой фраз, Макс невольно начал гадать – откуда мы с ним знакомы?

Прием. Очередной дешевый психологический прием.

– И это тоже, – сказал Директор. – Впрочем… Вас ничего не удивляет? Может, у вас есть вопросы?

Макс усмехнулся.

– Ну же! – подбодрил Директор.

– Я думал, здесь одни коммунисты.

– Верно, – согласился Директор после паузы. – Раньше так и было. Мы не отказываемся от своих корней. Но мы, настоящие питерские коммунисты, не можем стоять на месте. Нам нужно развитие. Остановка развития – это смерть, а мы не можем себе такого позволить.

– Но зачем вам тоннель в Москву? Это ведь бред, честное слово. Вы вроде умный человек…

Директор улыбнулся.

– Именно.

– Так, – сказал Макс, глядя на бывшего коммуниста с новым чувством. – Вы и не рассчитываете добраться до Москвы?

– Знаете, Максим Александрович, скажу вам по секрету. Если завтра мы каким-то чудом дороемся до Москвы, то сразу же начнем новый тоннель…

Макс прищурился. Интересная постановка вопроса. Перспективная.

– И куда же?

– Да куда угодно. В Нью-Йорк. На Луну – почему нет?

– Но – зачем?!

– Великая цель не может быть выполнимой. Понимаете, Максим? Иначе это уже не великая цель, а – тьфу. Временный успех.

– Тогда зачем нужна эта цель? Нам выжить хотя бы.

Директор покачал головой.

– Выживание – это непродуктивная цель, Максим. Как бы вам объяснить… Возможно, вы слышали: раньше, задолго до Катастрофы, люди отправлялись в экспедиции. Северный полюс, Южный. Если что-то случалось – а всегда что-то случается, это закон Мерфи – они возвращались обратно. А еды уже в обрез. Полярная ночь, мороз, чтобы согреться, надо хорошо кушать. И тогда начиналось самое простое и самое очевидное. Понимаете, Максим? – Директор выдержал драматическую паузу. – Когда единственная цель – выживание, главным становится вопрос: кого мы съедим следующим.

– И что делать? – Макс с интересом посмотрел на Директора. – Людей-то не изменишь…

Директор помолчал. Взял со стола блестящий стетоскоп, повертел в пальцах, снова положил. Поднял взгляд на Макса.

– Вы думаете? Возможно, люди не виноваты. Возможно, люди просто больны.

* * *

– Или плохо воспитаны. Иногда я думаю, что весь мир – сумасшедший дом, Максим Александрович.

Макс прищурился.

– И вы решили взяться за его воспитание?

– Мне пришлось, – сказал Директор скромно.

– Это тоже великая цель?