Бунт на «Баунти» - Джон Бойн

Ярыжка тащил меня по длинному коридору, который я очень хорошо помнил со времени предыдущего моего посещения суда, и тащил таким скорым шагом, что я несколько раз чуть не упал, – тут бы мне и конец пришел, потому что пол под нами был из твердого гранита, которому навряд ли понравилось бы, что я колочу по нему моей мякотной башкой. Ноги мои пританцовывали где-то позади меня, так быстро ярыжка тянул меня за собой.

– Сбавь шаг, – воскликнул я. – Мы ж никуда не спешим, верно?

– Сбавь шаг, говорит, – пробормотал ярыжка и усмехнулся, и добавил, обращаясь, решил я, к себе самому: – Сбавь шаг! Видали такого?

Тут он резко свернул направо и открыл дверь, меня эта внезапная смена направления застала врасплох, и я наконец оступился, опрокинулся и влетел в зал суда вверх тормашками, покрыв себя позором. Я еще и на ноги встать не успел, а уж зал стих и все головы, в париках и без, поворотились ко мне.

– Утихомирьте мальчишку! – рявкнул тот, кто сидел на судейском месте. И кем же он оказался? – да все тем же мистером Хендерсоном, мерзейшим существом, но, правда, до того дряхлым, лет сорока – сорока пяти, что оно наверняка уже обзавелось инфлюэнцей мозга и меня давным-давно позабыло. В конце концов, мы и встречались-то всего один раз. Так что закоренелым преступником меня здесь счесть не могли.

– Извиняйте, ваша честь, – попросил ярыжка, садясь на скамью и меня заставляя сесть рядом. – Боюсь, я вам еще одно дельце привез. В Портсмуте закрыто.

– Знаю, – сказал мистер Хендерсон и состроил такую рожу, точно он только что откусил кусок от чумного хорька и проглотил его не жуя. – Увы, создается впечатление, что тамошний суд более заинтересован в сборе похвал и побрякушек, чем в отправлении правосудия. Не то что наш, спитхедский.

– Совсем не то, – подтвердил ярыжка и закивал в знак согласия с превеликой силой, я даже подумал: а вдруг у него башка отвалится, тогда его безголовость даст мне возможность удрать. Двери зала, не без удовольствия отметил я, охранялись совсем не так, как следовало бы.

– Ну-с, вернемся к нашему делу, – продолжил мистер Хендерсон, переводя взгляд на мужчину, который стоял перед ним и вид имел весьма недостойный, весьма; шляпу свою он мял в руках, а его лошадиная физиономия выражала полнейшее смятение. – Вы, мистер Уилберфорс, позорите нашу общину, и я нахожу, что, если мы удалим вас из нее на определенное время, это пойдет вам на пользу.

Он старался, гад такой, чтобы в каждом его слове звучало отвращение и превосходство.

– Как вам будет угодно, Ваша Честь, – тонким голосом ответил бедолага и попытался выпрямиться, но у него, как видно, спину свело, потому придать себе вертикальное положение он не смог. – Я ведь, когда оно случилось, не в себе был, и это чистая правда. Моя дорогая матушка, святая была женщина, покинула меня всего за несколько коротких недель до того, как я промашку-то дал, а тут вдруг явилась мне в видении и говорит…

– Довольно с меня этой чуши! – зарычал мистер Хендерсон и ударил молотком по столу. – Клянусь всемогущим Богом, услышав еще хоть слово о вашей дорогой святой матушке, я немедля приговорю вас к воссоединению с ней. И не думайте, что я не смогу это сделать!

– Стыд и срам! – произнес женский голос, и судья уставился на публику – один глаз закрыт, другой открыт до того широко, что у меня не осталось сомнений: хлопни сейчас судью по спине – и глаз этот вылетит из глазницы и покатится, точно стеклянный шарик, по полу.

– Кто это сказал? – проревел он, да так, что даже сидевший рядом со мной ярыжка вздрогнул. – Кто это сказал, я спрашиваю! – повторил судья еще даже громче, но и на сей раз ответа не получил и потому просто покачал головой и оглядел всех нас с видом человека, которому совсем недавно пиявок поставили и ему это сильно понравилось. – Бейлиф, – обратился он к стоявшему рядом с ним ярыжке, на лице которого был написан совершеннейший ужас, – еще одно слово любого из этих людей, – последнее судья произнес так, точно вел речь не о людях, а о швали последнего разбора, может, конечно, они именно ею и были, но все равно говорить так невежливо, – еще одно слово любого из них – и каждому будет предъявлено обвинение в оскорблении суда. Понятно?

– Так точно, – ответил бейлиф. – Совершенно понятно.

– Что касается вас, – продолжал судья, сверля взглядом бедную, невезучую, позабытую Богом тень человека, поникшую на отведенном для подсудимого месте, – вас ожидают три месяца тюрьмы. И да получите вы там урок, который не скоро забудете.

Надо отдать приговоренному должное, ему хватило гордости кивнуть, как будто он полностью одобрял приговор, а затем бедолагу повели прочь, и по пути какая-то женщина, наверное жена, обняла его, да так, что чуть до смерти не задавила, насилу бейлиф ее оторвал. Наблюдая за ними издали, я думал, что не возражал бы, если б она и меня придушила, – она была такая красотка, пусть и заплаканная, что даже при изрядной серьезности всего меня ожидавшего я взволновался, глядя на нее.

– Ну что, бейлиф, – сказал судья, приподнимая полу своей мантии и привставая, – на сегодня все?

– Было бы все, – последовал ответ – такой нервный, точно бейлиф боялся, что, задержи он хоть ненамного свое начальство, оно и его в тюрьму упечет, – если б не привезли вот этого парнишку.

– Ах да, – сказал, вспомнив обо мне, судья. И снова сел и посмотрел в мою сторону. – Иди сюда, мальчик, – негромко велел он; судя по его виду, судья был даже доволен, что не закончил еще сеять несчастья. – Займи место подсудимого, оно для тебя и предназначено.

Я встал, еще один ярыжка сдавил мне руку, отвел к месту подсудимого и поставил так, чтобы старый мерзавец Хендерсон мог лучше меня видеть. Я тоже осмотрел его и подумал, что со времени последней нашей беседы бородавка на лбу судьи малость подросла.

– Я тебя уже видел, не так ли? – негромко спросил он, но, прежде чем я успел ответить, ярыжка – мой ярыжка – вскочил на ноги и кашлянул, привлекая к себе внимание, и пропади я пропадом, если каждое лицо в зале не повернулось к нему. Клянусь, этот человек прошляпил свое призвание, ему, содомиту, следовало на театре играть.

– С дозволения суда… – начал он, снова используя рокочущий голос, который никого одурачить не мог. – С дозволения суда, нынешним утром я арестовал стоящее перед вами жалкое существо, когда оно умышленно и незаконно завладело часами, каковые не имели к нему отношения и ему не принадлежали, в то время как владелец оных предавался совсем другому делу.

– То есть украло? – спросил судья, словно в поле косой махнул.

– Как скажете, Ваша Честь, – ответил ярыжка, несколько опечалившись от такой краткости.

– Ну? – спросил мистер Хендерсон, склонившись над столом и наставив на меня свирепый взгляд. – Что скажешь, мальчик? Сделал ты это? Повинен ты в преступлении столь отвратительном?

– Все это результат ужасного недоразумения, – ответил я, умоляюще глядя на него. – Я нынче за завтраком сахара переел, он-то во всем и виноват.