Безликий. Возрождение - Владимир Поляков

– Так давай, веди к своему духовному начальству, Сусанин хренов. Воплей от тебя много, а толку маловато будет.

В довесок к словам монаху был выделен легкий толчок в спину для скорейшего перебирания ногами. Скорость беременной улитки, с которой он поплелся провожать нас к более осведомленным людям, меня никак не устраивала. Поднявшись вслед за нашим провожатым на второй этаж, мы медленно продвигались по длинному коридору, по бокам которого видны были абсолютно одинаковые двери. В воздухе витали неуловимые вибрации смерти и того ужаса, что лежит на грани человеческого восприятия. Лишь в ночных кошмарах и бредовых видениях простые люди могут разглядеть слабую тень истинного хоровода безумия, царящего по ту сторону сознания.

– Кельи братьев, – прокомментировал монах. – Многие предпочли затвориться в них в надежде на спасение.

Что я мог сказать? Тактика страуса, прячущего голову в песок и надеющегося таким образом избежать опасности, никогда не приносила успеха. К тому же из-за нескольких дверей, кстати плотно закрытых изнутри, ощутимо пованивало мертвечиной. Видимо, некоторые уже «спаслись» от жизни в нашем мире. Вдруг одна из дверей словно взорвалась, и из проема выбежало, не побоюсь этого слова, существо, лишь внешним видом отдаленно напоминающее человека.

– Где я? Опять кошмар! Вы не посмеете убить меня! – бессвязные крики можно было услышать и в другом конце здания, у меня же, стоящего на таком близком расстоянии от источника воплей, заложило уши, словно при посадке самолета.

Я с пристальным интересом изучал это нечто, лишь пару дней назад бывшее человеком. Его глаза пристально смотрели на нас, но не видели. Нет, я неправильно выразился, его глаза видели, но не нас, стоящих прямо перед ним, а нечто другое. Словно перед его взором была другая, совмещенная с нашей, реальность.

Окажись на моем месте дипломированный психиатр, он бы наверняка предположил воздействие галлюциногенных препаратов или буйную фазу у больного шизофренией. Но взгляд материалиста, отрицающего все оккультное, в данной ситуации был бы верхом человеческого идиотизма, хотя воистину no limitus homikus dolboebicus, а иначе говоря, нет предела человеческому расп..ству. Ну не может человек, входящий в монашеский орден, кстати, тесно связанный с оккультными практиками, сойти с ума в такой странной форме.

Тут у появившегося из кельи в руке возник небольшой, но крайне острый кинжал. Держал он его грамотно, обратным хватом, как нельзя более подходящим для нанесения режущего удара, что заставило меня переместить руку поближе к кобуре.

– Брат Марк, это я, Симон, – попытался заговорить с ним наш проводник. – Ты не узнаешь меня?

Зря он это сказал, тут и к гадалке ходить не надо. При этих словах в глазах Марка медленно проявилось пристальное, но очень уж нехорошее внимание:

– Симон… Не-ет, Симон умер. Его убили, – невнятной скороговоркой пробормотал он. – Ты обманка! Очередной кошмар, фантом. Но тебе не удастся меня обмануть…

Не договорив, Марк стремительным прыжком метнулся к Симону. Лезвие кинжала уже шло по широкой дуге, на пути которой находилось горло выбранной жертвы. «Хорошо, что я привык носить пистолет с патроном в стволе и не ставить оружие на предохранитель», – промелькнула в голове мысль за тот ничтожный промежуток времени, который потребовался, чтобы всадить в кинжальщика пару пуль. Первая девятимиллиметровая маслина попала в плечо, заставив безумца отлететь в угол, попутно развернув его в полоборота; вторая же, вместо того чтобы попасть в другое плечо и отключить оставшуюся руку, вошла в шею, к чертовой матери перебив позвоночник. Диагноз – труп.

Наш проводник, как оказалось, откликающийся на имя Симон, стоял, прислонившись к стене, и звучно клацал зубами. Признаться честно, немногим тише, чем Люсьен несколько минут назад. Видно, он никак не мог прийти в себя по случаю, что его чуть было не прирезал собрат по вере, да еще предварительно заявивший, скажем так, вещи, не соответствующие действительности.

– Спасибо за спасение моей жизни, – монах с трудом отклеил себя от стенки. – Я буду молиться за вас, чтобы вы сумели выбраться из этого кошмара, в который превратился наш монастырь.

Нужны мне его молитвы, как алкашу безалкогольное пиво! Похоже, этот наивный тип считает, что я спас его шкуру из чистого альтруизма. Ну-ну. Это чувство мне неведомо в принципе, но вот благодарный информатор в чужом обществе может оказаться весьма и весьма полезен. Да и являться к здешнему начальству лучше в сопровождении живого проводника, а отнюдь не с рассказами о его внезапной кончине.

Параллельно с философскими размышлениями я деловито обшаривал карманы покойничка. Ничего стоящего обнаружить не удалось, но вот кинжал, все еще накрепко зажатый в мертвой руке, был достоин внимания. Неплохое приобретение, на мой скромный взгляд, – несколько вычурная рукоять, но зато вполне приличная сталь и баланс, равно пригодный как для обычного ножевого боя, так и для метания.

– Люсьен, вот тебе подарочек, – с этими словами я передал ей свой боевой трофей. – Похоже, что в этом уютном местечке без подобного рода игрушек не проживешь.

Она лишь кивнула, соглашаясь с моим высказыванием. Жалко мне девчонку, ей ведь, в отличие от меня, еще не доводилось оказываться в серьезных переделках, да и процесс перевода живого человека в абсолютно дохлое состояние она также увидела впервые в жизни. Впрочем, все, что не убивает нас, может пойти на пользу. Если Люсьен не сломается в этом круговороте событий и вдобавок останется в живых, это даст серьезную закалку от большинства жизненных неприятностей, столь часто происходящих в нашем веселом и разнообразном мире. Я лишь могу поддержать ее, но ни в коем случае не носиться, как с младенцем-несмышленышем – не в моих это принципах.

– Да, Симон, – задержал я монаха, уже собиравшегося было идти дальше. – Я тут загляну в комнату, где обитал этот особо буйный покойничек. Уж больно интересно, как его довели до такого состояния, если он никуда не выходил и сидел там, запершись изнутри.

* * *

На первый взгляд помещение, где обитал ныне покойный Марк, было вполне обычным. Для монаха, конечно. Книги духовного содержания, нехитрая мебель, кое-какие личные вещи, в которых я тоже не нашел ничего заслуживающего внимания. Окно, за которым все так же шел дождь, я открывать даже не пытался – все равно бесполезно. Единственное материальное проявление, так скажем, странного я обнаружил, лишь внимательно посмотрев на стены комнаты. Словно абстрактные узоры покрывали каждый квадратный сантиметр стен, складываясь то в почти понятные картины, то в мешанину абсолютно произвольных линий.

Без сомнения, эта художественная роспись обладала и гипнотическим воздействием, но заподозрить монаха, ранее здесь жившего, в его причастности к оформлению интерьера было по меньшей мере наивно. Такой талант встречается редко. Лишь на картинах Врубеля я мог видеть нечто отдаленно напоминающее здешний декор, да и то в ослабленном, практически незаметном проявлении.

– Покойный не увлекался живописью или декором стен? – для очистки совести поинтересовался я у Симона.