Тени тевтонов - Алексей Иванов

Последним повелителем Восточной Пруссии был гауляйтер Эрих Кох.

– Главари вроде Коха убегают от нас во всю прыть, – сказала Луданная. – Предпочитают сдаваться союзникам. Так что вряд ли в Пиллау вернулся сам гауляйтер. Скорее он прислал сюда своего эмиссара.

– Эмиссар – тоже хороший трофей, – согласился Клиховский. – Но то, ради чего он сюда прибыл, добыча получше.

– Какая добыча? Золото, ценности, предметы искусства?

– Не думаю. У Коха было время всё нужное погрузить на ледокол. Могу предположить, что ему потребовались некие документы. Скажем, союзники согласны укрыть его, если он предоставит им что-то важное. То, что поначалу не хотел брать с собой, дабы не дискредитировать себя.

Сам Клиховский в такое не верил. Он слишком долго искал Лигуэт, и для него святыня была важнее любых документов рейха; Клиховский поневоле переносил своё отношение к Лигуэту на гауляйтера. Хотя доктор Хаберлянд в суматохе эвакуации и бомбёжек мог и не успеть сообщить Коху, что в руках у того тайна Тевтонского ордена. В общем, Клиховскому казалось, что Коху нужен именно Лигуэт и Кох вернулся за ним собственной персоной.

Клиховский и Луданная прогуливались по набережной Грабена. Капитан Луданная не хотела, чтобы этот разговор состоялся в комендатуре: слишком много чужих ушей. Руины на другой стороне Грабена, обглоданные пожаром и продырявленные артобстрелом, окрасились в багровый цвет заката, словно там ещё продолжался штурм Пиллау. Из воды торчали надстройки, трубы и мачты затопленных судов; над ними задрал решетчатую стрелу плавучий кран, вчера прибуксированный из Кронштадта. Рядом гудело лебёдками водолазное судно: эпроновцы поднимали со дна немецкий торпедный катер.

– Вы сами-то были на той железной дороге под землёй? – закуривая, спросила у Клиховского Луданная.

– На небольшом участке. Я очутился там, когда бежал из форта Штиле.

– Можете вывести на неё?

– Вход, через который я попал, разрушен взрывом форта, а выход я не найду. Я тогда не осматривался, дело было зимой, да и война всё перепахала.

Клиховский отвечал очень осторожно. Он помнил: капитан Луданная ему не друг. Она – часть той силы, что уничтожила его брата, и того государства, что порабощает его родину. Но на время у него с Луданной общий интерес.

– В Пиллау много катакомб?

– Под Пиллау – другой город. Рыцарские подземелья. Подвалы Шведской цитадели. В конце прошлого века соорудили форты Восточный и Штиле. И сколько всего понастроили нацисты… Система береговых батарей, дренаж, резервуары для горючего, бомбоубежища, хранилища, цеха завода «Шихау», бункеры штабов и тайники гауляйтера… По слухам, немцы даже проложили тоннель под проливом Зеетиф от цитадели до форта Западный в Нойтифе.

– Кто может знать обо всём этом?

– Понятия не имею. О подземельях мне рассказывал доктор Хаберлянд, основатель местного музея, но он эвакуировался в Дуйсбург.

Луданная решила оставить Клиховского при себе, хотя по правилам его следовало поместить на гауптвахту или сдать в лагерь для интернированных. Не похоже, что этот поляк – агент абвера или «Вервольфа». Его история слишком уж неубедительна для легенды, сочинённой профессионалами.

– Кто вы по профессии?

– Археолог. Специалист по готике Тевтонского ордена. Проще говоря, по рыцарским замкам. Я преподавал на факультете архитектуры Высшей политехнической школы Данцига, пока меня не выгнали как унтерменша.

– Вы как-то были связаны с подпольем? Армия Крайова? Армия Людова?..

– Нет, я всегда был сам по себе.

– Что вас держит в Пиллау?

Клиховский молчал и смотрел, как на канале под стрелой плавучего крана из воды в шуме и плеске поднимается заострённый нос катера с выемками для торпед и номером «S-108». Моряки начали подводить к катеру понтон.

– Гауляйтер Кох занимался вывозом культурных ценностей…

– Вроде Янтарной комнаты? – подсказала Луданная.

– Да, – спокойно кивнул Клиховский. – В одно из собраний Коха попала вещь, которую я ищу. Церковная реликвия. Она здесь, в Пиллау.

Женя прежде уже сталкивалась с поляками и знала их общее свойство – пылкую ревность к национальному достоинству. Полгода назад в «Красной звезде» была опубликована статья о том, как в Люблине в какой-то конюшне поляки три года прятали под землёй намотанную на вал картину Яна Матейко «Грюнвальдская битва». Геббельс желал уничтожить это полотно и тому, кто выдаст его, обещал премию – в десять миллионов рейхсмарок. Поляки не соблазнились. «Битву» приняло командование Первого Белорусского фронта.

– Кто поручил вам поиск вашей реликвии? – цепко допытывалась Женя. – Церковь? Делегатура эмигрантского правительства?

– Никто, – хмуро ответил Клиховский. – Это мой личный долг.

Женя усмехнулась. Фанатичность поляков ей тоже была знакома. Женя объясняла её тем, что поляки – католики и почитают мучеников. Для Жени в религиозных святынях не было никакого иного смысла, кроме закабаления верующих. Но если Клиховский спятил на вере – его дело. Он будет рваться к своей святыне – и приведёт капитана Луданную к гауляйтеру Коху.

– Если не секрет, – снисходительно сказала Женя, – поясните мне, что там у вас за сокровище?

Этот матёрый зубр, свирепый и беспощадный, как стенобитное орудие, был дьяволом Вармийской пущи. Он истреблял соперников, чтобы крыть своих коров в угрюмом торжестве одиночества. Он топтал волков. Он валил дымящийся навоз на медвежьи берлоги. За свою долгую жизнь старый бык никогда и никому не покорялся, а сейчас его гнали сквозь лес, будто зайца.

Ожидая зверя, Каетан прятался за толстым стволом ясеня. Руки сжимали ратовище копья. Широкое перо наконечника было длиной почти в локоть. Когда бык поравняется с ясенем, Каетан выскочит из засады и вонзит ему лезвие в левый бок – туда, где сердце. Если рука не дрогнет, зубр свалится замертво. Каетан предвкушал победу. С острия копья тихо капала вода: сверху сыпался мелкий дождик. Не напрасно Вармию, бесприютную страну пруссов, называли Гнилым углом. Здесь, запутавшись в лесах как в рыбацких сетях, вечно кисли сырые ветра Балтики, и лето не отличалось от осени.

Каетан уже два месяца скучал в замке Бальга. Да и не только он скучал: все молодые шляхтичи, что соблазнились деньгами тевтонцев, давно уже передрались от безделья, выпили всё вино в корчмах и на постоялых дворах вокруг форбурга перепробовали всех потаскушек – тупых и крепкозадых прусских девок. То ли дело польские Орава и Лужица, где игривые тирувки на многолюдных трактах умеют славно угождать проезжим рыцарям.

Тевтонцы нанимали любых вояк, чтобы чужими руками защитить свои замки и фольварки от ополчений мятежных городов Поморья. Орден, как паук, оплёл железной паутиной Ливонию и Пруссию. Гнездо паука находилось в неприступной крепости Мальборк, по-немецки – Мариенбург. Полвека назад поляки и литвины разгромили орденскую армию в битве у деревни Грюнвальд, но не довели дело до конца: не разорили гнездо злодея. И теперь стало только хуже. Возмещая убытки, Орден обложил свои торговые города огромными налогами; день святого Мартина – срок уплаты – стал чёрным днём для всех купцов. У длинных причалов Гданьска, Эльблонга и Кралева загружались сотни кораблей, и орденские гроссшеферы давили соперников неправедными ценами, продавая товар стоимостью в марку всего за три фирдунга. Никто из торговцев не мог соперничать с Орденом, к тому же тот забрал себе самую выгодную торговлю – хлебом и янтарём, «замландским золотом». А вольная Ганза неудержимо богатела. Конечно, купеческие города подняли бунт. Возглавил его Гданьск. А король Казимир, конечно, поддержал этот мятеж.