Двойная рокировка - Ной Чарни

— Touché.

Легорже в упор посмотрел на него.

— А ты-то что смыслишь в Пикассо? Ты не узнаешь ни одной его картины, даже если ткнуть тебя в нее носом.

— Послушай, я знаю…

— Тебе кажется, что ты знаешь. В этом вся беда.

— Ладно, ешь свою спаржу, Легорже! Ты мне уже надоел. Вечно примазываешься к моим делам. Я прекрасно обойдусь и без тебя. Сколько можно терпеть?

— Я же терплю тебя с тех самых пор, как вытащил из дерьма, в которое ты попал по милости Юбера Помпиньяна. И все это время был твоим ангелом-хранителем. Съешь-ка лучше еще кусочек угря. Это пойдет тебе на пользу.

— Дело Юбера Помпиньяна относится ко времени, когда нам было по одиннадцать лет. Сделай одолжение, прекрати распространяться о своих несуществующих заслугах. Передай-ка мне соль.

Прищелкнув языком, Легорже вытер салфеткой губы.

— Итак, займемся Малевичем, раз уж ничто другое не светит. Когда на охоту?

— Как только покончу с десертом.

У церкви Святой Джулианы в Трастевере царило оживление. Площадь заполнили итальянские полицейские, известные своим усердием и красивой формой. Рядом толпились жители Рима, пожертвовавшие своим обеденным перерывом, чтобы поглазеть на происшествие.

Когда прошел слух о краже, да еще с алтаря, людей возмутило не столько исчезновение картины, сколько сам факт посягательства на святое место. То, что картина принадлежала кисти Караваджо, особого значения не имело.

Габриэль Коффин пересек площадь, постукивая по плитам зонтиком словно тростью. Пробравшись сквозь толпу зевак и миновав карабинеров, охраняющих вход, он вошел в церковь.

Внутри слонялись несколько полицейских, делая вид, будто заняты поиском. Расстроенный священник что-то взволнованно говорил лысоватому подтянутому Клаудио Ариосто, детективу из отдела защиты культурного наследия.

Похищенная картина Караваджо была уникальна и хорошо известна. Вряд ли воры надеялись ее продать. Вероятно, ее украли по заказу какой-нибудь преступной группировки, как это часто случалось после войны, чтобы потом предложить в качестве товара для бартерного обмена. Или, что менее вероятно, по заказу какого-нибудь частного коллекционера. Подобные кражи вынудили полицию создать специальное подразделение, занимавшееся поисками похищенных произведений искусства и антиквариата. В 1969 году из церкви в Палермо украли еще одну картину Караваджо — «Поклонение пастухов». Она так и не была найдена, оставаясь постоянной занозой в боку у сыщиков. «Второй по счету Караваджо. Интересно, что по этому поводу думает Ариосто? Или он уже поставил на картине крест, как тогда в Палермо?» — промелькнуло в голове у Коффина.

Войдя в церковь, он первым делом оглядел помещение: трое полицейских, детектив, расстроенный священник и пустое место над алтарем; три боковые капеллы по обеим сторонам нефа, в каждой из которых находились церковные реликвии и произведения искусства; ряды стульев и подсвечники; исповедальня из темного лакированного дерева, выглядевшая значительно новее самой церкви; шторка в переднем правом углу, за которой, вероятно, находится кабинет священника; купель без воды; телефон у входа; пульт сигнализации; датчики движения, установленные на стенах и у алтаря на высоте двух футов; отсутствие запоров на окнах первого яруса, что уже плохо; витражи с изображением Страстей Христовых, причем «Путь на Голгофу» явно отреставрирован; вся мебель на месте; трещины на внутренней стороне купола; повторное использование свечей — церковь определенно небогатая; «Святая Джулиана» Доменикино — не лучшая его работа…

Пройдя внутрь церкви, Коффин протянул руку Ариосто.

— Buongiorno, Claudio. Come va?[18]

— Габриэль! Какими судьбами? Вы услышали слово «Караваджо» и нашли нас по нюху? — приветствовал его Ариосто, пожимая протянутую руку.

— Вообще-то говоря, компания, на которую я сейчас работаю, не горит желанием раскошелиться, — на безупречном итальянском произнес Коффин, указывая большим пальцем в сторону алтаря.

— Вы имеете в виду страховку? Ничего удивительного, — отозвался Ариосто, моментально настораживаясь.

— Не волнуйтесь, Клаудио. Я не буду вам мешать. Мы же оба хотим одного — чтобы над этим алтарем не было пусто.

— Я не об этом подумал. Просто любопытно, сколько это стоит… хотя вы, конечно, не имеете права говорить. Правда, раньше вас это не останавливало…

Коффин посмотрел на алтарь и перевел взгляд на смущенного отца Аморозо.

— Я действительно не имею права об этом говорить.

— Ничего страшного, — небрежно бросил Ариосто.

Слегка обескураженный отказом, детектив стал теребить цепочку от часов, лежавших в правом кармане пиджака. Он был, как всегда, в безупречно сшитом дизайнерском костюме с подобранными в тон рубашкой и галстуком.

— Конечно, если ее оценили больше чем в сорок миллионов евро, они будут иметь бледный вид, — чуть улыбнувшись, предположил Ариосто.

Но лицо Коффина осталось непроницаемым. Он улыбнулся и покачал головой.

— Вы уже что-нибудь обнаружили?

— Копаем со вчерашнего дня. Но пока еще многого не хватает.

— Я заметил, — сказал Коффин. — Не хватает картины над алтарем.

— Остроумно. Мне вас очень недоставало. Вы по-прежнему читаете лекции?

— Да. Не могу без академии. И потом, надо же как-то сводить концы с концами.

— А ваше коллекционирование…

— Виновен без снисхождения, — улыбнулся Коффин, крутя зонтик. — Вы не возражаете, если я…

— Делайте, что считаете нужным. Мы здесь ничего не трогали. Если что-то найдете, дайте нам знать.

— Разумеется.

— Мы должны помогать друг другу, — заявил Ариосто, вручая Коффину папку. — С каждым годом количество краж сокращается, но все же в прошлом году у нас их было около двадцати тысяч, и это только в Италии. Я завален работой. И надеюсь, что вы…

— Конечно, конечно.

Коффин открыл папку. Внутри была информация, касающаяся украденной картины: цветные фотографии, описание холста и рамы, статистические данные, перечень владельцев. Довольно необычный — за все время существования картины у нее имелся только один владелец. Там же лежала фотокопия рукописного текста, датированного 1720 годом, часть которого была выделена и гласила: «Благ., Мик. Мер. да Карав., 1598, 120 ск». Текст этот представлял собой перечень имущества церкви Святой Джулианы в Трастевере, составленный при назначении нового священника. Картина «Благовещение», написанная Караваджо, была приобретена храмом в 1598 году непосредственно у художника за сто двадцать скудо.

«Интересно, сколько это на современные деньги?» — подумал Коффин. Клод Лоррен, живший всего тридцатью годами позже, получал за каждую картину примерно четыреста скудо, что являлось максимальной платой художнику в те времена. Караваджо был не менее знаменит, но постоянно испытывал финансовые затруднения и вел судебные тяжбы, поэтому получал значительно меньше. Ему все время требовались средства, и этим объяснялась столь низкая плата за картину. Он соглашался работать за любые деньги.