Уральский следопыт, 1982-01 - Журнал «Уральский следопыт»

уходящего поезда

И хмурых вокзалов

Вовеки негаснущий свет.

* * *

В степи зажжен костер.

Огонь – до неба.

Студеный ветер.

Языки огня.

Суровый грохот.

Горький черный невод.

Огонь согрел меня.

А мне-то весь мой путь казался длинным:

Ах, восемнадцать стукнуло вчера!

Фигурка из необожженной глины

Так близко у костра…

* * *

ДО ПЕРВОГО СНЕГА

Валентин НОВИКОВ

Рисунки Н. Мооса

Повесть

1

Мама пришла с работы расстроенная. Не сняв плаща, лишь сдвинув назад с головы платок, села в коридоре возле вешалки на табуретку и долго отдыхала. Держала на коленях сумку, и казалось, что она не дома, а в вагоне поезда или на вокзале.

Мы с Ольгой едва допросились, в чем дело. Оказалось, у мамы врачи нашли профессиональное заболевание и потребовали, чтобы она ушла из типографии, сменила работу.

– Я пойду работать! – сказала Оля.

– Что? – тихо переспросила мама. – Уйти из института? Ты с ума сошла?

И тут мне стало ясно, что пробил мой час. Я откашлялся и солидно, как мне казалось, произнес:

– Пойду работать.

Ночью я впервые думал о жизни без привычной легкости. Я вспомнил, что мама частенько работала по две смены, чтобы купить что-нибудь из вещей. Приходила и, сгорбившись, подолгу сидела возле вешалки. Думал я о своем отце, которого не помнил, у которого в другом городе другая семья и который для меня в сущности ничего не означал.

Думал и о друзьях. Почти год после того, как провалился на экзаменах в кредитно-финансовый техникум, я провел с ними в подъезде. Недавно вернулся сосед Шурик, он всего на год старше меня, а уже полтора года отбыл в колонии. Шурик собирается на авторемонтный. Может, и мне с ним?…

Дверь в комнату приоткрылась, вошла Оля. Дело в том, что я сплю в Олиной маленькой комнатке, а Оля спит с мамой в большой. По ночам она сидит на кухне, готовится к экзаменам, иногда приходит за своими книгами, ищет их с моим карманным фонариком, чтобы не будить меня. С этим фонариком мы с ребятами бродили вечерами по темным улицам. Нам нравилось внезапно освещать в упор прохожих, некоторые пугались нас.

Оля подошла к книжной полке, прикрыв фонарик рукой, отыскала книгу, затем погасила фонарь и шепотом спросила:

– Спишь?

– Не засыпается что-то…

Она села ко мне на кровать. Некоторое время мы молчали.

– Значит, техникум твой опять горит… – начала она.

– Ладно, не очень-то мне и хотелось.

– Да ведь готовился.

– Не убежит техникум. Вот мама поправится…

Ольга погладила мою руку.

– Куда думаешь идти работать?

– Пойду на авторемонтный. Шурик туда собирается. Вот вместе и…

Я почувствовал, как дрогнула Олина рука. – Шурик?

– Ну да. Я ведь и говорить с людьми не умею. А он бывалый. Только боится, что в отделе кадров начнут расспрашивать про то да се. Вместе надо устраиваться.

– А знаешь, – Ольга убрала свою руку, – устраивайся куда-нибудь один, без Шурика. Все равно куда. Иди, тебя возьмут.

– Боишься дурного влияния? Не бойся, Шурик начал новую жизнь.

– А меня тошнит от твоего Шурика. Он приехал, и мальчишек в нашем доме как подменили – смотрят нагло, держатся – развязно. Я не хочу, чтобы ты устраивался с Шуриком. Сам придешь, скажешь: «Примите на работу», вот и все. А там видно будет. Хорошо?

– Посмотрим…

– Вот и договорились, – закончила за меня Ольга. Потрепала мои длинные, точно такие же, как у нее, волосы и ушла.

Мы с Олей не близнецы, она на два года старше меня. Но все считают нас близнецами. Говорят, не отличишь. Однако же ее никто не принимает за мальчишку, а меня вот1 все путают с девчонкой. Может, нарочно, чтобы подразнить. Даже Шурик, когда вернулся из колонии, показал на меня пальцем и спросил:

– Кто эта чувиха?

Пацаны сначала подумали, что он и вправду забыл, ответили:

– Это же Валерка! Ты че?…

Однако, что же я завтра Шурику скажу?… Лучше вообще ничего не говорить. Уйду утром пораньше, и все…

Тут я услышал стук в окно и вскочил с постели. Наша квартира на Третьем этаже; я понял, что в полусне капли дождя показались мне такими громкими.

Капли застучали чаще, и вдали послышался гул – это надвигался ливень. Он не шумел, а гудел, выл, словно ветер в трубе, надвигался откуда-то из глубины ночи. Я закрыл плотнее окно, и в тот же миг хватило водой по стеклу. И пошло хлестать до закладывающего уши звона. Хотя окно было закрыто, в комнате пахло дождем.

Майский гром грохотал где-то далеко, негромко, но непрерывно и словно убаюкивал.

Утром, выйдя на улицу, я увидел на мокром тротуаре сбитые дождем тополиные почки.

Словно живые личинки, они устилали дорогу. Потоки воды кое-где согнали их к стенам и заборам. Резко пахло дождевым тополиным настоем.

Я не заметил, как свернул в одну из старых тихих улиц с деревянными домами, осевшими глубоко в землю, с темными от времени деревянными кружевами, с такими же темными крылечками, геранью на окнах. Не мог удержаться, чтобы не заглянуть в окна этих домов. В одной комнате пожилая женщина вышивала на круглых пяльцах, в другой – старик пил с блюдечка чай, на столе перед ним стоял самовар.,

Во дворах росли вязы pi клены. Иные деревья уже отжили свое. Яркая поросль ютилась у их подножий, а верхушки высохли.

Улица оборвалась внезапно. И я увидел пустое поле. Меня поразрша удивительная ясность открывшейся дали. Дождь промыл воздух, забрал из него всю пыль.

Я пошел прямо через поле к видневшейся вдали кирпичной трубе. Шагал довольно долго, пока не пришел к глубокой траншее со следами зубов экскаватора на стенках. На краю ее гро-моздились горы красной глины, а по дну Тянулись серые керамические трубы.

За траншеей возвышалось длинное недостроенное здание необычной формы. Повсюду лежали бетонные плиты и блоки, аккуратными рядами тянулись штабеля леса.

Люди в брезентовых куртках монтировали огромную металлическую башню. Тут и там от огней электросварки сыпались вниз яркие струйки, гасли на лету или, ударяясь о металлические фермы, рассыпались в сверкающую пыль.

По стене строящегося корпуса шла яркая надпись: «Ударная комсомольская стройка».

Серый бульдозер, тяжело переваливаясь, снимал грунт. Вот он остановился, напряженно гудя, буксуя во влажной земле. Отступил назад. Мотор выбросил дымок,