Русская жена арабского наемника - Юлия Малахова

— Говорят все блондинки — дуры, а у нас — наоборот, негативчик получается! Пчелка-то дурища из всех дур получается: продирается в субботу в кабинет с каким-то факсиком, а сама-то титьками трясет из тесного лифчика от Шанталь. Соски помадой подвела, они через шантальское кружево просвечивают, белая блузочка больше похожа на кусочек бинта, чем на официальную одежду, да черная юбка имела странный для Армани, необработанный и обсыпающийся разрез спереди до пояса — его Пчелка Майя канцелярскими ножницами аккурат за минуту до входа подрезала вверх, чтоб Снежная Королева не усекла ее интрижку. И так она ходит вокруг стола Главного, и эдак. А стол-то у него — как Титаник или Королева Мэри — гигант! Тут щуплячок — то наш как заревет бычьим гласом: «Что это ты, Пчела такая Ивановна, титькой то-выменем мне трясещь! Не слыхала, у нас в Конторе люди работают возвышенные, на край света за любовью ездют, про сексы не думают, духовным маются! Пошла вон, корова!».

Я удивленно посмотрела на веселые глаза разрумянившейся Щукиной — она хохотала громко, без удержу и… как свободный человек! Да и соседи по столикам по-доброму оглядывались и головы никто не собирался в пиджаки втягивать, как было заведено… Такого в Конторе я отродясь не видывала — и впрямь перемены!

Опрокинув мерзавчик, Щукина объяснилась:

— Пчелка-то тебя вызывает на их этаж, и это после работы! Поэтому тебе рассказала, что было в твое отсутствие, чтоб не ляпнула ты, простофиля, ей лишнего…

По приемной у Пчелки можно было судить о взлете и поражениях в ее карьере. Начнем с того, что не у каждой секретарши в нашей стране есть свой кабинет с предбанничком — приемной. Там сидела стажерка и тупо записывала всех входящих в амбарную книгу. Видимо, стажерку пристроил заботливый родственник или любовник, чтоб набиралась деваха канцелярской мудрости. А ведь и впрямь, куда нынче податься юной москвичке после Университета — не в клуб же танцовщицей?.. Посидит эдак годик, а потом и должность сыщется для родимой кровиночки. Даст ей Конторка заем и обрастет юное создание дачками, загранкомандировками, квартирками и машинками с крепышами-водителями из Владимира или Орла…

Амбарная книга утыкалась в колючий искусственный бонсай с одной стороны и в кокетливую золотую вазочку с другой. Весь диван занимал огромный розовый заяц, подаренный Пчелке на какой-то праздник. Вверху на шкафчике пылилась ваза эпохи модерн марки «Ройял Кроун Дерби», ценная. Пчелка в таких делах не разбиралась и вазу украсили старыми елочными гирляндами и китайскими палочками для еды. Бутылки коллекционных вин в бархатных синих и алых чехлах рядом с толстопузым пластмассовым человечком и надписью «Киндерсюрприз» могли бы намекать на контроский загул во времена августовского дефолта 1998 года, но Пчелка была не так умна и вышла такая у нее актуальная экспозиция случайно. Приняла она меня сидя в своем гигантском и узком кресле с подлокотниками, подголовником и подножниками — видимо, заказанным в порыве страсти Главным для нее, много лет назад.

Пчелка попросила принести нам конфет и, жеманно вытягивая губы, почти шепотом затянула:

— Дорогая, про вас ходят настоящие токку и хоккайдо по нашим коридорам! Расскажите мне все! Я сгораю от нетерпения! Где вы его нашли, милочка?

Разубеждать Пчелку и объяснять ей, чем японские трехстишия хокку и пятистишия танку отличаются от японского же острова Хоккайдо, было не к чему, и я начала поедать все сладости на вазочке передо мной. После того, как я оторвалась от теплых губ моего возлюбленного, пахнувших морем и фруктами, пошли вторые сутки и недостаток секса я подавляла алкоголем и шоколадом. Опустошив вазочку, я, слипшимися от сладкого губами, потребовала взамен информации о личной жизни карточку сотового оператора с нелимитированными международными звонками. Такие карточки-симочки со служебными номерами выдавала Пчелка ближнему кругу Главного, но я, нагло икая от переедания сладкого, требовала «симочку». Майя вздохнула и вынула из ящичка заветный целлофановый пакетик. На нем красовалась заветная надпись V.I.P. Ура, теперь я могу звонить любимому за счет Конторы! Спасибо Господу и Кремлю за разведение в стране ФГУПов!!

— Знаете, Майя Ивановна, я ведь мужиков почти ненавидела всех! Презирала — это точно. Слабые, капризные, медленные, эгоистичные, самовлюбленные, нудные, вялые, думающие только о себе, с ограниченным кругозором и жадные — вот что такое современный мужик в нашей Конторе и по соседству! — громко заявила я.

Пчелка отпрянула от такой откровенности и стукнулась о подголовник, который забыла отогнуть.

— Шипы и розы любви, Майя Ивановна, в нынешней жизни рабочей бабы — это исключительно шипы 364 дня и букетик непахнущих голландских роз на корпоратив 8 марта!

Поэтому я от такой прелести, казалось, была привита всей нашей действительностью. И вдруг — там, где уж я и не ожидала, на глубине 25 метров под водой, эта сука-любовь меня и хватает! А что вы скажете после проведенных нескольких суток в постели? Причем, в постели не с алкоголиком-карьеристом, у которого стоят только волосы на заплешине и то при мысли о понижении бонусных? Представьте себе юное, идеальное тело Аполлона с искренней улыбкой, пахнущее чем-то совсем не нашим, и пряным, и сладким, дурманящим и ласкающим вас под зефирный ветерок?

При слове о зефире Пчелка достала упаковку и поставила передо мной.

— Да нет же, зефир — это ласковый южный ветерок на морском побережье, дорогая Пчелка Ивановна, — загнусавила я, пряча слезу. — У меня уже живот распух от сладкого. Не берет: секса восемь раз подряд за три часа это не заменит! Нет уж!

Майя с калькулятором пыталась выяснить сколько же времени длилось все мое физическое счастье, включая побеги в душ и перекуры — но итоги, ошеломившие ее секретарский опыт, старалась не афишировать и тихо записала их в блокнотик у компьютера. Пчела встрепенулась:

— У меня как-то на юге тоже был романчик, с юным турком. Я еще подумала — а послать все подальше и расписаться! Мне так здорово и весело ни с кем не было и не будет! Только и поднимаю вялые вермишелины и сосу их, сосу… И все без толку…

Крупные слезы размазали у Майи тушь и подводку, отчего она стала милее и еще больше похожа на свою мультяшную тезку. Секретарша собралась, одернула тесную кофточку и вышла в предбанник с указом: «Никого не впускать, все записывать и ей потом передать», затем закрыла нашу дверь на ключ и достала из-за портретика вождя в тайничке стопарики и белую.

— Эх, счастливица, как говорят нынче, юг с ними, нашими мужиками! Давай за заморских пить!

Я поправила: не «юг», а «йух», но абланского Пчелка не знала и свободно говорить на языке падонкафф в нашей Конторе могла только продвинутая Щукина. Обсудив все детали заморских мужиков и сравнив их с нашими (что-что, а мониторинг мы проводить умели), опорожнив поллитровку и еще по стопарику, мы тихонько запели про рябину и дуб, и как бы нам, рябинам, к дубам перебраться. Выводя припев, мы залились бабьими слезами и, обнявшись, тихо стояли и качались, как два кавказца в ритуальном танце.