Трава полевица - Юрий Алексеевич Пещеров
Шрифт:
Интервал:
Позавтракав, свернули лагерь, и вы выехали в центр села. Там нас ждал народ. Председатель колхоза начал произносить речь, но почему-то на чисто украинском языке. Хотя, за всё время пребывания здесь, кроме русского мы ничего не слышали. Ведь в нашем коллективе были люди разных национальностей. Я ничего не понял кроме двух слов, что мы «робили гарно». Потом каждому из нас вручили по листку с заглавием «благодарность».
Прозвучала команда «по машинам», и мы поднялись каждый в свою. Вокруг были знакомые и незнакомые лица, с грустью они смотрели на нас. Мы на них, и было такое ощущение, как будто все были в чём-то виноваты. Я же с тревогой и надеждой всматривался в каждое девичье лицо, я искал Оксану. Дело в том, что в другой одежде, кроме рабочей, я её никогда не видел, так как кроме поля мы нигде ни разу не встречались. Она не пришла, не пришла моя Оксана.
А ведь могло быть всё по-другому. Я надеялся, я думал, что послевоенная жизнь налаживается, развивается медицина, обустраиваются дороги. Всё это, вместе взятое, в лучшую сторону повлияло бы на душевное состояние её мамы, и она встала бы на ноги, и было бы у нас всё как у людей. Так что нет у меня обиды на Оксану, ни в чём она передо мной не виновата, во всём виновата цыганка.
Стояли люди, смотрели люди. Был здесь и дядя Ион. Эх, дядя Ион, дядя Ион! Старый солдат, был ты для нас другом, отцом или братом, или просто членом нашего коллектива. Верю, что вернёшься ты на родину и построишь себе дом, как у нас говорят «на своей печине». Счастья тебе, дядя Ион, прощай дядя Ион.
И вот, всё было так же как тогда, когда увидел я её в первый раз. Она была всё в том же тёмном платьице, в тех же скромных туфельках, всё также суетилась, вытягивая шейку. Это была моя милая Мила, мой ребёнок, мой бесёнок. И сейчас она искала меня. В кузове машины лежала запасное колесо. Я встал на него чтобы быть выше всех, и она меня заметила, помахала мне рукой. Я ответил, она стала что-то кричать. Гремел оркестр, звучала прощальная мелодия, и я её не слышал. Отчаявшись докричаться, она вывела в воздухе рукой «пиши, жду», и мы уехали.
Наши машины как бы нехотя катились по степной дороге. Все молча, с тоской смотрели, как уплывает вдаль, ставшее близким и родным село Веселиново. Я же смотреть туда не мог. Я смотрел в другую сторону. Слёзы текли из моей глаз, сбегали по щекам. Встречный ветер срывал со щек мои горькие слёзы, и они улетали в сторону села. К счастью, никто из моих товарищей этого не заметил.
Столыпинские вагоны, которые нас доставили сюда, к месту службы, теперь уносят нас в родные края. Ехали долго. Иногда вагоны гоняли взад-вперёд, загоняя в какой-то тупик на долгую стоянку. Водили кормить в какую-нибудь воинскую часть, а потом в клубе показывают кино, которое через несколько минут прерывается, и на сцене появляется человек, начинающий агитировать нас, и рассказывать про рай в глубоких шахтах Донбасса.
По пути пейзаж менялся с каждым днём. Выехали, кругом была зелень, потом стала преобладать желтизна. Дальше и её становилось всё меньше и меньше. Белые хаты остались позади, поплыл чёрный лес. Пустые поля, тёмные мокрые избы, заборы из частокола, поленница берёзовых дров. Дымок из печных труб напомнил родной дом.
Здравствуй, матушка-Россия! Вот он я, вернулся жив-здоров, чего и всем желаю! Полетели белые мухи, а на душе слякотно и тоскливо. Думаю, вот отдал долг родине, теперь никому ничего не должен и мне никто ничего не должен. Теперь кувыркайся сам, как знаешь. Нет больше бабушки, не дождалась. Остались в памяти лишь её мудрые слова. При любой беде, чтобы не случилось, она всегда тихо, успокаивающе говорила: «лишь бы не было войны».
Беженка
Кончается лето. Последний раз с дочерью решили навестить мою родную деревню Заречье, чтобы подготовить дом к зиме, зашить окна и двери. Сегодня пятница, послеобеденное время, поздновато уже для похода в лес. Да, к тому же, грибной сезон подходит к концу. Пока ехали, не видели ни одного грибника, продающего грибы. Но так потянуло в лес, что справиться я не смог. Сунул в карман полиэтиленовый пакет и пошёл.
Луг, соединяющий деревню с лесом, никогда не косили, он использовался как выгон для скота. Стадо двух деревень, Заречье и Лукошкино, было большим. Теперь же, в Лукошкине не осталось ни одного коренного жителя. Да и в Заречье стало мало коров. Так что, выгон стал зарастать ивняком да ольхой. Так медленно я шёл, просматривая изменившийся пейзаж. Пройдя некоторое расстояние, я заметил сквозь кусты, словно тень, человека. Это была женщина, одетая не то в платье, не то в халат мышиного цвета. На голове был такого же цвета платок.
Раньше я её никогда не видел. Очевидно, она была из Лукошкино, из этой деревни я никого не знал. Низко склонившись над землёй, она собирала поганки и кидала их ведро. Приостановившись, я произнёс: «грибы здесь не растут». Вместо того, чтобы поднять голову и посмотреть, кто с ней говорит, она продолжала своё занятие, как будто не слышала моих слов. А то, что она слышала меня, подтвердили её ускорившиеся движения. Я почувствовал, что присутствие моё здесь нежелательно и продолжил свой путь.
Мне стало ясно, что эта женщина случайный здесь человек. Местные люди, жившие в грибном изобилии, признавали и называли грибами лишь ограниченный перечень. Это белый гриб, подосиновик, подберёзовик, для засолки — белый груздь, а всё остальное для них это просто поганки. Я понял, хоть мне было и не видно, что она собирала. Это были «матрёшки», они росли везде, даже в самой деревне, около домов. В детстве мы их топтали, били палками.
Меня не оставляли мысли об этой загадочной женщине. Необъяснимое её поведение сбивало меня с толку. Я уж не верил своим глазам, может, не было никакой женщины? Может это игра света и теней вечернего солнца создали образ человека? Желание идти дальше у меня отпало, я повернул в сторону
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!