Влияние - Дуглас Престон

Он сел, обхватив руками голову и вцепившись в волосы. Как Фримэну удалось его вынести? Эти диски каждый вечер пломбируются службой безопасности, регистрируются и запираются в сейфе. Доступ к ним зашифрован и защищен сигнализацией. Любое пользование диском отмечается в постоянной регистрации пользователя. Если диск оказывается дальше определенного расстояния от надлежащего сервера, срабатывает тревога.

Однако Фримэн сумел каким-то образом все это миновать.

Корсо потер глаза ладонями, пытаясь хоть как-то успокоиться. Если он доведет это до сведения НЛРД, то разразится скандал, который бросит тень на весь Марс-проект, всех его участников и в первую очередь на него самого. Они были знакомы с Фримэном долгие годы. Фримэн привел Корсо на проект и являлся его наставником — он известен всем как протеже профессора. В последние месяцы он всячески пытался уберечь Фримэна от «свободного падения».

Конечно же, он должен сделать единственно правильную вещь — обо всем сообщить. Безвариантно. Обязан.

Или?.. Как лучше действовать — правильно или по-умному?

До него дошло, почему Фримэн отправил посылку обычной почтой: никаких следов — ни номера, ни подписи.

Самое мудрое, что можно придумать, — уничтожить диск и сделать вид, будто ничего не получал. В конце концов, если даже обнаружат пропажу и причастность к этому Фримэна, профессор мертв — вот и весь сказ. И связать пропавший диск с Корсо ни за что не удастся.

Корсо начал понемногу успокаиваться. Проблема оказалась решаемой. Именно так, по-умному, он и поступит — уничтожит диск и сделает вид, будто ничего не получал. Завтра же поедет на машине в горы, прогуляется, разобьет диск вдребезги, а осколки сожжет, раскидает и закопает.

У него сразу отлегло от сердца. Было принято единственно правильное решение.

Он встал, сходил на кухню за пивом, сделал большой глоток и вернулся в гостиную. Присаживаясь на журнальный столик, он взглянул на диск. Фримэн был заводным, немного сумасшедшим, но выдающимся человеком. Что же это за сенсационная штука с гамма-излучениями? Корсо почувствовал просыпающееся любопытство.

Прежде чем избавиться от диска, надо все же краем глаза взглянуть, о чем это там говорил Фримэн.

Стоя за штурвалом, Эбби направила рыбацкую лодку к плавучему доку и, выбросив кранец, плавно причалила. «Вот видишь, пап, как я отлично управляюсь с катером», — мысленно сказала она. Отец был в Калифорнии — он каждый год навещал там свою овдовевшую старшую сестру — и собирался вернуться через неделю. Она пообещала ему регулярно следить за судном, ежедневно проверять трюм и днище.

И действительно намеревалась это делать… на воде.

Эбби вспомнила, как лет в тринадцать-четырнадцать, еще при жизни мамы, они с отцом летними утрами отправлялись на лодке за лобстерами. Она была его кормчим, заправляла приманкой ловушки, отбирала и сортировала лобстеров, выкидывая мелочь в море. Ее задевало, что отец категорически не подпускал ее к штурвалу. Потом, после смерти мамы, она уехала учиться в колледж, а он нанял себе нового кормчего и, когда Эбби вернулась, уже не взял ее на лодку.

— Это нечестно по отношению к Джейку, — объяснил отец. — Он зарабатывает себе на жизнь, а ты учишься в колледже.

Она прогнала эти мысли. Предрассветный океан напоминал зеркало: поскольку по воскресным дням рыбалка запрещалась, в заливе не было ни одного рыбацкого судна. В гавани стояла тишина, город безмолвствовал.

Она кинула Джекки швартовый трос, и та привязала катер. Весь их груз лежал на причале: переносные холодильники, баллончик с пропаном, пара бутылок «Джим Бим», пара рюкзаков, коробки с едой, спецэкипировка на случай плохой погоды, спальные мешки и подушки. Пока они грузили вещи на борт, из-за горизонта над океаном появилось солнце, и его свет золотым слитком лег на водную гладь.

Выходя из рубки, Эбби услышала на пирсе визг тормозов. Через минуту на причале появилась фигура.

— Только его и не хватало, — буркнула Джекки.

По пирсу шел Рэндал Уорт. Несмотря на прохладу, он был в одной лишь майке-безрукавке, обнажавшей уродские тюремные наколки.

— Смотрите-ка — прямо Тельма и Луиза.[12]

Длинный и жилистый, с сальными волосами до плеч, болячками на физиономии и щетиной на подбородке, он носил кожаные мотоциклетные сапожищи с болтавшимися на них цепями, хотя толком никогда в жизни не сидел на мотоцикле. Улыбнувшись, Уорт обнажил два ряда бурых гнилых зубов.

Не обращая на него внимания, Эбби продолжала грузить вещи. Она знала его почти всю жизнь и не могла постичь колоссальную силу саморазрушения, воздействовавшую на этого неунывавшего бестолкового веснушчатого парня, неизменно считавшегося худшим игроком Малой бейсбольной лиги, но не оставлявшего надежд на прорыв. Возможно, во всем виновата производная от его фамилии кличка, которую постоянно скандировали на всех играх с его участием: «Бездарь, Бездарь».[13]

— Собрались отдохнуть? — поинтересовался Уорт.

Эбби перекинула через борт лодки вещмешок, и Джекки отволокла его в угол каюты.

— Ты даже ни разу не навестила меня, с тех пор как я вышел. Обидно.

Эбби закинула в катер второй рюкзак. Они были почти готовы, и ей хотелось побыстрее от него отделаться.

— Я, между прочим, с тобой разговариваю.

— Джекки, — окликнула Эбби, — помоги мне с холодильником.

— Сейчас, конечно.

Они за ручки подняли холодильный контейнер и уже собирались переставить его через борт, но тут на пути возник Уорт.

— Я, кажется, с тобой разговариваю. — Для пущей убедительности он попытался поиграть мускулами, однако с его потасканной наружностью это выглядело удручающе.

Опустив контейнер, Эбби посмотрела на него, и ее внезапно охватила щемящая тоска.

— Что, мешаю пройти? — глупо улыбаясь, не унимался Уорт.

Скрестив руки на груди, Эбби с демонстративно-выжидательным видом стала смотреть в сторону.

Он наклонился к ее лицу, обдав тошнотворным запахом своего тела, и его потрескавшиеся губы растянулись в кривой улыбке.

— Ты что, меня бросаешь?

— Во-первых, я не могу тебя бросить, поскольку между нами ничего не было, — сказала Эбби.

— Неужели? А как же… — Тут он, изображая половой акт, задвигал тазом взад-вперед и запищал мерзким фальцетом: «Давай, еще, глубже».

— Знала бы, что потом огребу такое счастье, молчала бы стиснув зубы.