Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

И все было бы замечательно, если бы не Вик.

Вик. Виктор, Витька, Витек. Бывший приятель и нынешний недруг на уровне инстинкта, он глядел на Миру влажными глазами поэта, узревшего Музу. Как стало известно, именно он нарисовал картину, что висела в комнате у Миры.

Может, она не хотела обижать творческого человека?

Какая разница? Картина висела, и все это видели.

Промежуточные экзамены в середине года оказались делом непростым и предельно выматывающим — один за другим, целые сутки, с перерывом на еду и кратким отдыхом. В утомительной череде заданий, сыпавшихся из разных сфер знания, присутствовала определенная логика: никто не знал, как, когда и в каком состоянии придется применить полученные навыки. Мысль, которую всеми способами доносили учителя: человек должен быть готов ко всему. Разрушенные органы и оторванные конечности можно приживить или вырастить, но человек — не только тело, кое-что восстановить невозможно. Как ни надейся на данные из инфомира, в критической ситуации спасут те знания, что зацепились за собственные извилины.

Экзамен по истории родного края — факультативный, не обязательный для поступления в институты на других планетах — школьники сдавали в полном составе. Ни один не отказался, хотя имел полное право.

Столичные терраформисты два года как протащили закон о замене климата на некомфортных планетах, однако на местах закон буксовал. Жители встали на защиту круглогодичного мороза и жизни в сугробах. Вода в виде льда, осадки в виде снега, роса в виде инея… Искрящийся мир радовал глаз, и сердце переполнялось радостью. Что поделать, она — родина, другой нет. Тяжело жить? Да. Хочется на пляжи под барбузные пальмы? Хочется. И все же, кого ни спроси, окажется, что всех волнуют две главные темы: выживание наверху и прямо противоположная — борьба за родную природу, на которую покушались терраформисты.

Чужим этого не понять, их точка зрения сугубо логична, она основана на практическом расчете: как можно желать жить хуже, если предлагают жить лучше?

Калимагаданцы жили трудно, но гордились своей жизнью, недоступной стороннему пониманию. Они даже посмеивались над нежными конфедератами, перед выходом из дома озабоченными «что надеть». Никаких проблем: тулуп с системой жизнеобеспечения, вертящийся капюшон и боты с подогревом. На лицо — полную маску, иначе слезки выморозит вместе с глазами. По сравнению с красавцами и красавицами из монитора — чудища безобразные. Зато живые.

Помимо контрольных по учебным предметам, экзаменационный день включал психологическое тестирование и сдачу физических нормативов.

С тестами проблем не возникло, каждый прошел их на «отлично». Только Вик получил штрафной балл — зачем-то спорил с экспертами. Прицепился к какой-то мелочи и не смог остановиться. Хорошо, что предметом развязанной им бурной дискуссии действительно оказалась мелочь — Вик настаивал, что тесты составлены односторонне. Психологи посмеялись и, как смогли, объяснили, кто в этой ситуации специалист, а кто профан с неограниченным самомнением. За въедливую внимательность к деталям и принципиальность Вика на словах похвалили, но штрафной балл в зачетку поставили. Впрочем, небольшое отклонение от нормы роли не играло — если бы все оказались одинаковыми, для общества это было бы хуже. Хомо уже, конечно, сапиенс, но эволюцию никто не отменял; развитие, оно — в особенностях, причем как отдельных людей, так и человеческих сообществ.

В целом тесты показали, что каждый представлял из себя самостоятельно мыслящую творческую личность, готовую вскоре войти во взрослую жизнь с равными правами и обязанностями.

Это по каждому, взятому отдельно. В целом прибывшая из Столицы комиссия качала головами: особенности жизни на Калимагадане отличались от общепринятых.

Для местных жителей принятый в Конфеде культ здорового тела выглядел как издевательство над здравым смыслом. В инфомире Сергей с замершим сердцем и дрожью в ладонях изучал аналоги на других планетах, и то, что показывал монитор, будоражило кровь. Здесь было не так. И не могло быть так. На пляжи курортных планет взрослые калимагаданцы глядели с брезгливостью, подрастающие — с возбужденным любопытством, со временем тоже превращавшимся в неприятие. То, что радовало глаз, убивало что-то в душе. После таких просмотров хотелось помыться с мылом. Приезжавшие комиссии раз за разом объясняли, что эти психологические отклонения — последствия ханжеского воспитания в семьях. В поселках организовывали секции по занятиям не принятыми на планете видами спорта, навязывали участие в чемпионатах миров по этим дисциплинам и вели оголтелую пропаганду, направленную на общество в целом и на каждого конкретного жителя отдельно, с упором на подраставшую молодежь. Последнее во всех мирах доказало наибольшую эффективность.

«А Васька слушает да ест», — неясно выразился по этому поводу папа. Кажется, процитировал что-то из классики. Время шло, а взятые в Конфеде за основу столичные нормы, в какой-то мере приемлемые для жарких курортов, на Калимагадане не приживались. Просмотр входившего в обязательную программу контента с неудобным для местного менталитета содержанием производился в индивидуальном порядке и, по возможности, дома, а на физкультуре мальчики и девочки имели разные раздевалки. Ненужное на планете плавание, тоже находившееся в списке экзаменов, сдавали в купальниках.

Но даже так, в обтягивающей форме или купальнике, лица учеников краснели, движения сковывались, и результаты, само собой, падали. Снижение успеваеммости вызывало приезд новой комиссии, новые рекомендации, новое отстаивание взрослыми позиции своей планеты… И все начиналось заново.

Никому на свете Сергей не признался бы, что иногда представлял, как в их школе введут общегалактические нормы. Нервы сразу превращались в натянутую тетиву, кровь вскипала, ее становилось неожиданно много. Голова шла кругом от видов, что могли открыться. Даже зависть брала к столичным одногодкам. Почему здесь нельзя то, что везде можно всем?

Однако, стоило вспомнить, что открывшиеся виды откроются не ему одному, а всем — учителю, Гансу, Антону, Валентину, Герману, Вадику, Роберту…

И даже…

Когда в голове такие картинки, это имя не хотелось называть даже про себя.

Стоило представить, как бывший друг тоже смотрит, и желание жить по-столичному рассасывалось. Возникала благодарность родителям, отстоявшим право на собственное мнение. Если бы разрешили выбирать, Сергей проголосовал бы за еще большие ограничения. Вплоть до раздельного обучения. Говорят, такое было в истории. Мальчики шли в военные училища, девочки — в институты благородных девиц. Подумать только: «институт благородных девиц». Не словосочетание, а песня, каждое слово блестит и переливается. Правда, один из таких институтов под странным для девушек названием «Смольный» однажды стал рассадником нового мировоззрения, которое подразумевало отказ от всего, что составляло основу прежней жизни — от системы власти, от веры, от чести, от семьи… Чем закончились те события, история умалчивает, свидетельств такой старины не сохранилось. Скорее всего, благородные девицы взялись за ум и прекратили безобразие. Пока молодые — можно и побузить, а, допустим, пройдут годы, и как же им тогда — без семьи?