История подлодки "U-69". "Смеющаяся корова" - Йост Метцлер

Атлантика встретила субмарину волнением и довольно-таки сильным ветром, силой от шести до семи баллов. Людей часами раскачивало из стороны в сторону в тяжелом монотонном ритме. Иногда нос взлетал в воздух, а иногда корма опасно поднималась к небу. Лодка прыгала и виляла. Волны разбивались о палубу, покрывая ее белой пеной. С невероятной яростью гигантские валы с грохотом ударялись о корпус. Натыкаясь на надстройку, они разбивались на брызги, словно игривые фонтаны. А ветер тем временем выл, кружа вокруг боевой рубки, временами внезапно затихал, но только для того, чтобы задуть еще сильнее.

Для тех, кто сейчас с мостика смотрел на Атлантику впервые, шоу казалось воистину грандиозным. Мощь бушующего океана пленила и завораживала. А для людей под палубами, находящихся на своих рабочих местах — у двигателя, у рулей и рычагов — или сидящих, а точнее сказать, болтающихся в своих гамаках, взбесившаяся Атлантика была чем угодно, но только не красавицей.

Несмотря на плохую погоду, вахтенные без устали изучали горизонт. Каждому дозорному был дан определенный сектор для наблюдения. Час за часом проходили без всякого результата. Менялись вахты, и новые вахтенные на протяжении более чем четырех часов видели все то же самое — воду, волны и облака. Атлантика и не думала успокаиваться, продолжая демонстрировать свой дикий, необузданный нрав. Неожиданно гигантская волна захлестнула лодку, застигнув врасплох людей на мостике, и повалила всех на палубу. В течение нескольких минут там находилась только груда промокших человеческих тел. Когда вода схлынула, люди, кашляя и отплевываясь, встали. Происшествие не показалось никому забавным, и моряки хорошо усвоили урок. В будущем они в такую погоду стали привязывать себя к ограждению мостика.

Как только освободившиеся от вахты моряки сели есть, откуда-то со стороны донеслись громкие удары. Казалось, по корпусу лодки стучит гигантский молоток. Удар, еще удар…

Глубинные бомбы. Снова глубинные бомбы…

Я прервал трапезу и бросился к люку, ведущему на мостик.

— Вы что-нибудь видите, Баде?

Долгое время мы стояли и внимательно изучали горизонт. Он был пустынен. Но вот вдалеке снова раздались взрывы. Возможно, это англичане в очередной раз тренировались.

Во время еды у моряков, свободных от вахты, была лишь одна тема для разговора: первая «оловянная рыбка». Несмотря на дождь и шторм, напряжение не спадало.

— Говорю вам, — твердил довольно шумный берлинец, — если первая «рыбка» промахнется, то вы можете привязать меня ко второй, и я сам буду ей управлять.

Тем не менее первая «рыбка» тревожила не только команду, но и офицеров. Они не считали, что электрические торпеды достаточно хорошо испытаны, чтобы на них можно было положиться в серьезных обстоятельствах. Корабль нес восемь торпед старого типа (G.VII.a, усовершенствованный вариант торпеды G.VII.v, использовавшейся еще во время Первой мировой войны) и четыре новые электрические торпеды G.VII.e. У торпеды G.VII.a был один недостаток: она оставляла за собой след из пузырьков. Если враг вовремя обнаруживал этот след, то мог успеть выполнить маневр уклонения, резко переложив руль. Торпеда G.VII.e была невидима, но их пока было не так много, чтобы снабжать подводные лодки для операции только ими. До отплытия командование флотилии сообщало капитану, какое количество торпед каждого типа он получит. А затем каждый командир решал сам, как, когда и для какой цели использовать каждый тип.

К сожалению, не только электрические торпеды, но и сами торпедные аппараты были нашим слабым местом в начале войны. В районе Нарвика новый тип магнитного взрывателя был причиной большого числа неудач. Он работал по тому же принципу, что и морские мины, сброшенные немецкими самолетами. Уже в первые месяцы войны англичане попытались защититься от взрывов, уменьшив магнитное поле собственных кораблей. После этого немецкие подводные лодки вновь перешли на торпеды с контактными взрывателями, взрывавшиеся при ударе, но, как я уже говорил, электрические торпеды были неустойчивы на курсе. Они иногда уходили на другую глубину, и никто точно не знал, чего еще можно от них ожидать. Проблема заключалась в том, что учебные стрельбы никак не проясняли картину. В худшем случае становилось известно, что торпеда потеряна, а понять причину, почему этот выстрел оказался неудачным, было очень сложно. Единственное, что можно было сделать, это каждый день как можно тщательнее проверять торпеды на готовность к действию; многократно перепроверять каждую деталь всех приборов и устройств.

Если первая торпеда — первый настоящий удар но врагу — окажется неудачной, то это подорвет уверенность команды. Я знал, что прежде всего в экипаже необходим высокий моральный дух, чтобы помогать людям переносить жестокие условия плавания зимой. Мы вышли в первый боевой поход, и для большинства моряков это было лишь начало карьеры подводника. По этой причине мысли о первой «оловянной рыбке» терзали меня даже во сне, не говоря уже о свободном от вахты времени.

После короткого полуденного перерыва я вернулся на мостик и хлопнул сигнальщика по плечу.

— Ничего не происходит, герр капитан. Нигде нет ни корабля, ни клуба дыма, ни даже верхушки мачты, в общем, взгляду остановиться не на чем.

Ветер немного стих, но количество брызг, казалось, еще увеличилось. В такую погоду точность выстрела торпеды больше зависела бы от нашей удачи. За глубокими и длинными впадинами следовали высоченные и тяжелые водяные валы… Лодка подверглась испытанию на прочность и уже находилась на пределе. Корпус зловеще потрескивал, и струи воды находили любую щель, чтобы проникнуть в помещение. Нам же было видно только волны и воду. Небо серело, а горизонт все больше окутывало туманом. На востоке начало смеркаться. Шансы обнаружить цель в первый день плавания и произвести удачный выстрел все уменьшались. Внезапно рулевой Баде закричал как сумасшедший:

— Вижу топ мачты — тридцать градусов право по борту.

Было 17 февраля. Лодка была еще далеко от заданной оперативной зоны. На мостике воцарилось напряжение. Все смотрели в заданном направлении, тщетно стараясь разглядеть хотя бы что-то. Я попытался закурить, но спички и сигареты упали за борт. Я прижал бинокль к глазам. Никто не произнес ни слова. Выл ветер, волны продолжали биться о борт субмарины. Мы молчали и продолжали вглядываться в даль. Но я ничего не мог разглядеть, кроме капель. Ни мачты, ни дыма…

— Мне кажется, Баде… — собирался я прервать поиск, когда матрос, стоящий рядом с Баде, закричал:

— Две мачты и дымовая труба! Судно движется зигзагом.

Теперь мы тоже видели врага. Время от времени над волнующейся гладью Атлантики показывалось два топа мачт. Судно шло курсом, перпендикулярным нашему. Оно явно направлялось поближе к Британским островам.

Успеет ли судно добраться до гавани? Я отдал боевым постам приказ, которого люди терпеливо ждали целый день.

— Боевые посты. Атака в надводном положении. Цель — вражеское судно. Курс двести шестьдесят градусов. Оба двигателя полный вперед.

Впервые это была не тренировка. Едва команды успели отзвучать, как уже отовсюду — от боевых постов до боевой рубки — поступили сигналы готовности.