Поребрик из бордюрного камня - Ольга Лукас

Ни за что слегка подвыпившему москвичу не совершить в своей столице головокружительного полета с Дворцового моста в холодную отрезвляющую Неву. Они, москвичи, то есть, только и могут, что плескаться в теплых илистых озерах. Что с ними случится в таком озере? Ну, разве что рыба за ногу укусит, и то, не благородная корюшка, а килька какая-нибудь пошлая. А всего вернее — пустая консервная банка из-под этой пошлой кильки, с острыми ржавыми краями.

Одним из лучших поставщиков круглогодичного экстрима можно считать метро. Чего стоят одни только опасные московские турникеты, прихлопывающие неосторожного пассажира в самом интересном месте и в самый неожиданный момент! Разве могут убогие питерские вертушки с ними сравниться? Ну, намотается на неё ваш модный зенитовский шарфик, ну придушит вас слегка — вы даже испугаться не успеете. Чепуха! Никакого адреналина, гоните обратно деньги за жетон! Ну и конечно — гвоздь программы — знаменитые ночные гонки на выживание. Изнеженные москвичи, привыкшие к тому, что до часу ночи метро еще вполне работает, очень редко опускаются до того, чтобы за ним бегать. «Ты что, дяревня? — элегантно растягивая гласные, спрашивают они у приезжего, — Чего за ним бегать? Оно же на месте стоит!» Зато привыкшие преодолевать и собственноручно создавать себе тяготы жизни питерцы частенько бывают замечены в бессмысленном беге вниз по эскалатору после того уже, как специальная будочная тетенька четко и внятно произнесла: «Куда прёшь, спортсмЭн, ушел уже последний поезд на Купчино!» А спортсмЭн продолжает бежать. Такие одинокие и бесстрашные бегуны никогда уже потом не выходят на поверхность. Всю ночь их терзают подземные чудовища, в дневное время скрывающиеся за дверцей с надписью «ДМС», а на утро глядишь — одной будочкой в питерском метро стало больше, а в будочке — тетенька какая-то новая и незнакомая, сидит, молчит и смотрит жалобно. А вспомнить о том, кем она была раньше и как сюда попала — не может.

Если питерцу сказать: «Ну что, употребим?» — он радостно убежит куда-то, а потом столь же радостно прибежит обратно, но уже с индивидуальной граненой посудиной. Он врубается! А если то же самое сказать москвичу, он никуда не побежит. Он рукав закатает и будет ждать, чем дело закончится, на понт его берут или чего вообще такое? Традиционное питерское обозначение занятия, отнимающего все свободное время и даже несколько часов от сна — запой. Напр.: «Мой-то работает запоем! Уж месяц как! Небось, бабу себе на работе завел.» А вот москвич в подобной ситуации скорее употребит неологизм «подсесть»: «Мой-то подсел на интернет! Уж месяц как! Небось, бабу себе в интернете завел!» Питерец считает наркотики несерьезным делом, развлечением клубной золотой молодежи, пить по-настоящему не умеющей. Ну подумаешь — укол! Укололся — и пошел. Вот ты попробуй в себя 2 литра водки влить — и не сблевать, тогда посмотрим. Москвич, в свою очередь, несерьезным делом считает алкоголь. Ха, водка, эка невидаль! В любом ларьке, на любом углу, любому дураку продадут бутылку, какую он сам захочет. Вот наркотики — признак избранности, элитарности. Если ты знаешь, где их добыть — значит, тебе доверяют, тебе сказали пароль, ты — особенный человек! Употребление алкоголесодержащих напитков считается в Питере занятием основательным, серьезным, кто не пьет — тот шпион, это уж точно, а если не шпион — значит, есть ему что скрывать, а это как дважды шпион. Неприятный человек. Нет ему веры. Наркоману тоже нет в Питере особой веры. А чего это он не пьет, когда все пьют? Ах, он курит? А все курят! Ах, он не то, что все курит? Да он, наверное, шпион! Пьющий, особенно часто и помногу человек в Москве вызывает чувство некой ласковой брезгливости пополам с жалостью — сходное чувство вызывают бородавчатые дети, которых жалко, конечно — такие маленькие, а уже в бородавках, а с другой стороны — противно гладить по голове — вдруг укусят и у тебя тоже бородавки образуются? Вечно опасающемуся шпионов и соглядатаев питерцу, куда легче честно и открыто затариться пузырем водки. Совершив это нехитрое деяние, питерец изыскивает средства на следующий пузырь. Затем, опустошив и его, изыскивает на улице неожиданных друзей, у которых обнаруживаются неучтенные средства на пузырь — так, постепенно, к концу рабочей недели, средства заканчиваются у всех алкоголиков квартала, надо бы на работу идти, а тут, как назло, суббота. А в понедельник у начальника зачем-то лопается терпение — и, глядишь, ты уже без работы. Какие тут наркотики! Было бы на что похмелиться. Москвич всегда деятелен и погружен в работу: ему надо работать, чтобы обеспечивать себя наркотиком, без которого у него ломки, из-за которых он не может работать, чтобы обеспечивать себя наркотиками…. Иной москвич так запутается, что начинает думать, будто работа — это и есть основной его наркотик, то есть — удовольствие. Поэтому в Москве так много трудоголиков. На самом деле это просто заблудившиеся наркоманы.

Культурное питие, как всем известно, происходит в культурных заведениях. Где надо сидеть за столом, наливать напиток из большой емкости в малую, говорить разнообразные слова и окурки засовывать в пепельницу, а не в ухо соседу. Питерцы в своих заведениях культурно выпивают водку, а москвичи почему-то чай. То есть, и те, и другие, конечно, пьют многие прекрасные напитки, но это так, баловство, а водка и чай — это практически ритуал.

Москвич говорит: «Вчера вкушали чай! Вкусили 8 сортов,» — и прочие москвичи понимают, что имеют дело с настоящим интеллектуалом, у которого, к тому же, нет проблем с мочевым пузырём. А питерец говорит: «Мы вчера вкушали водку. Вкусили 5 литров!» — и с ним тоже все понятно сразу делается.

Выпив чаю, москвич становится самоуглублен и медитативен, что твой питерец. Сидит, молчит, в чашку смотрит, глаза ясные, сейчас поэму скажет. Но не скажет — потому что самоуглублен. Питерец, напротив того, хлебнув водки, покрывается нежным московским румянцем, говорит быстрее и громче обычного, даже иногда смеется, руками размахивает, заигрывает с питерцами симпатичного ему пола, и так далее. Когда «и так далее» начинает оскорблять нежные органы чувств прочих посетителей культурного заведения, питерца выводят вон и кладут на снег, чтобы пришел в себя и стал нормальным питерцем. Когда снега нет — питерца суют головой в ближайшую речку. Потому что в Питере везде поблизости от культурных заведений текут какие-нибудь речки: Мойка, Фонтанка, Нева разнообразного разлива, Грибоедов канал, Крюков канал, Карповка, Шкиперский проток, Пряжка вот тоже, Охта там разная, Лубья, Сестра, Оккервиль, Муринский Ручей, так что если снега нет — все равно можно в момент протрезветь. В особо засушливый районах всегда есть надежда на внезапный и своевременный прорыв канализации.