День плиточника - Ларс Густафссон

Возле двери полный порядок. Хороший раствор, красивые ровные швы, обрезки вдоль дверной рамы подогнаны очень аккуратно. Добротная финская плитка, солидная, можно сказать. Даже на хорошенький синий бордюрчик поверху не поскупились.

Но вот что странно: чем дальше от двери, тем менее узнаваемой и похожей на себя самое делалась эта стена, которую Торстен разглядывал теперь при свете лампочки, испещренной брызгами краски. Во-первых, швы — кривые, неровные. Словно тот, кто клал плитку, куда-то подевал рихтовочный шнур да еще и заспешил, внезапно обнаружив, что затирка на исходе. Ведь дальше плиточник стал пользоваться черной затиркой, а не светлой, как раньше. Хотя светлая и была единственно подходящей. Впечатление прямо-таки удручающее, поскольку изменение произошло не вдруг, а постепенно, точно к светлой затирке, которая была на исходе, добавляли все больше темной. Ну и люди! Напортачили и вообразили, что так сойдет?!

А еще дальше, на торцевой стене, облицованной лишь до половины, работали вовсе спустя рукава. Плитка битая, то из двух, то из трех кое-как подогнанных верешков. А кое-где вообще пустые места, замазанные раствором. Жуткое зрелище. Этакую халтуру даже коммунальное жилуправление нипочем бы не приняло.

Торстен поежился. Страх-то какой: начали путем, а после, Бог весть почему, все превратилось в нелепую, сомнительную халтуру.

Настроение вконец упало. Мало того что предшественник явно потерял вкус к работе и бросил ее на полдороге (медленно, но верно спился с кругу — такое, понятно, отнюдь не исключено), странно и другое: он (или они?) словно бы не отдавал себе отчета, до какой степени никудышной стала со временем его собственная работа. Внезапно Торстену подумалось, что нередко так выглядит и иная жизнь. А может быть, на самом деле так выглядят все жизни, если поднести к ним фонарик и присмотреться повнимательнее? Есть ли хоть одна жизнь, о которой можно сказать, чго с течением времени она становилась лучше? Ведь дурные привычки множатся, человек все легче идет на уступки, ведет себя все более противоречиво. Короче говоря, получается, что жизнь эта, по сути, всегда медленное сползание от некоего маленького порядка к все большему хаосу.

Все-таки интересно, сколько тут было работников — один или несколько? Но если несколько, они бы, пожалуй, передрались, верно? Или может, сначала работал один, потом другой, третий, поскольку хозяева менялись или конфликтовали со своими плиточниками.

Торстен поспешил отбросить эти мысли. Здесь нужно кое-что сделать. В общем, даже ясно как. Просто сбить халтуру и начать сначала, с того места, где все пошло наперекосяк. (Установить, где именно все пошло наперекосяк, понятно, уже другой вопрос.) Плитки тут сколько угодно, вон она в углу, аккуратные пачки, перевязанные проволокой, — бери не хочу. Он прикинул на глаз: пожалуй, хватит пока что. Во всяком случае, на сегодня и на завтра. С затиркой и фиксативом тоже разберемся в свое время, главное, чтоб заказчик объявился.

Что заказчик до сих пор не показался и не объяснил, чего хочет, — это, конечно, большой минус. И другого никого не прислал, бригадира там или еще кого. Придется самому помозговать, напрячь извилины.

Ведь почти никогда не знаешь толком, чего от тебя ждут.

Впрочем, Торстен по опыту знал, что такие люди обыкновенно не особо торопятся. Как-то раз он целую неделю проработал, а заказчика в глаза не видал. Хотя тогда они ремонтировали контору на Ваксалагатан и задача была попроще. Может, заказчик или тот, кому известно, как и что надо делать, заглядывал сюда, пока он ездил за пробками?

Но с другой стороны, и так все ясно. Сперва нужно молотком сбить несколько квадратных метров посредственной, скверной и вовсе чудовищной халтуры.

Потом, само собой, счистить зубилом со стены остатки раствора.

Хуже нет — браться за не доделанную кем-то работу, думал Торстен, не то что с самого начала делать все собственными руками. Но, черт побери, именно так всегда и выходит, когда работаешь налево, втихую, в полумраке теневого бизнеса, думал он, смакуя колоритность формулировки.

Другие напортачили, наломали дров да так и бросили, а он переделывай. Не справились и подались на следующую стройку, а он переделывай.

Или вот как здешние предшественники (кто бы они, черт побери, ни были!), которых вышвырнули отсюда до срока, не дожидаясь, пока у них спьяну откажут руки-ноги и задвоится в глазах.

Молоток лежал на своем месте, в железном ящике с инструментами. Разыскать хорошее зубило будет не так просто, впрочем, сойдет и крепкая старая отвертка, а такая здесь есть.

Ну, пора браться за дело. Никудышная облицовка вдребезги разлеталась под ударами, осколки так и сыплются в лицо, но ему это не впервой. К счастью, в нагрудном кармане кожаной куртки нашлись старые очки. Кругом тучами стояла свежая (вернее-то, несвежая) пыль, но он и к такому привык. Приятно смотреть, как это безобразие мало-помалу бесследно исчезает, обнажая чистую шершавую стену, на которой видны лишь выбоины от энергичных ударов.

Все же приятно смотреть, что дело делается.

Вот собью еще этак метр, сказал себе Торстен с неожиданной решимостью, и загляну наверх, к этой Софи К., кто бы она ни была, попробую объяснить, что я не опасен. Наоборот, я человек добрый, дружелюбный, с которым ей будет приятно познакомиться.

Оба мы с удовольствием сядем за стол у нее на кухне, и она угостит меня чашечкой кофе и бутербродами. (Один будет с сыром, другой — с печеночным паштетом и огурцом.)

Софи — красивая женщина лет тридцати, возможно, слегка полноватая, в синем рабочем халате. А уж что у нее там под халатом, нечего и гадать.

Или нет. Софи — молодая художница; он заметит за дверью кухни мольберт и эту, как ее, ну, штуковину с красками. На стенах будут развешаны ее картины (очень непонятные, но в ярких, радостных тонах), в том числе и над небрежно застланной кроватью.

Софи расскажет, что поселилась здесь совершенно случайно (дело в том, что не так давно она пережила мучительный развод), ей разрешили временно воспользоваться этой квартирой, пока ремонт не доберется до второго этажа. Она немножко знакома с хозяином. Да, конечно, с ним все в порядке. Он тут и хозяин, и прораб в одном лице. Обтяпывает помаленьку разные делишки, ремонтирует и перепродает, зашибая на этом немалые денежки. (То есть немалые, если удается как-нибудь уйти от налогов, вы же понимаете.) Но в целом у него все хорошо. Обычно он на своем «БМВ» заезжает сюда по пятницам, во второй половине дня, посмотреть, все ли в порядке. Она, конечно, не может отрицать, что бывала с ним в ресторанах, разок-другой. Однако же Торстену незачем спешить с выводами, быстро добавила она и решительно положила ногу на ногу, чтобы Торстен не заглядывал под юбку. (Ну как бутерброд? Вкусный? Может, еще один?)

Безусловно, с самим прорабом все в норме. Ужас в том, что очень трудно найти хороших работников. В последнее время вообще никто не задерживался — придут и уйдут. Новые плиточники начинали с того места, где кончали предшественники, а работали один хуже другого. Эти люди явно понятия не имели, что делают, — получат деньги на материал и все спустят на водку. Не успеют половину дневной работы выполнить, как уже пьяные вдрызг.