Выйти замуж за шейха - Анастасия Шерр

и неопытна для этого. Не забывай, с кем имеешь дело и не рискуй вступать со мной в схватку. Ты не выдержишь, – его пальцы, почти подобравшиеся к моим трусикам, вдруг исчезают, а сам шейх встаёт, поправляя воротник своей рубашки.

И молча уходит, оставляя меня разложенную на диване с задранным до поясницы платьем и неутолённой жаждой в горле. Поправляю подол, глядя в широкую спину удаляющегося палача, и, схватив со столика чашку с его недопитым чаем, опустошаю её до дна.

В промежности горит огнём, а на глаза наворачиваются слёзы. В былое время я бы порадовалась, что он оставил меня в покое, но сейчас не испытываю облегчения.

Крепко зажмуриваюсь, чувствуя, как по щеке скатывается слеза. Теперь можно. Совсем немножко. Я поплачу и всё пройдёт. Он ведь ушёл, не увидит.

Выхожу спустя десять минут и тут же натыкаюсь на Саадат, что ждёт меня за дверью, нетерпеливо ловит за руку.

– Ну? Что было? Почему эмир так быстро ушёл? Снова взбунтовалась? А Фархад? Зачем эмир приводил его? Ты попросила прощения?

Вздыхаю, привалившись к стене.

– Много вопросов. Я устала, хочу отдохнуть. Оставь меня в покое.

Я, и правда, чувствую себя так, словно из меня всю кровь выкачали и вдобавок проехались катком. Даже полная неизвестность будущего больше не пугает. Устала бояться.

Саадат, как ни странно, больше не достаёт меня. Берёт под руку, уводит в мою комнату. Поначалу хочу воспротивиться этому жесту. По привычке. Но потом понимаю, что сама просто не дойду.

– Тебе нужно лучше питаться. Сейчас я прикажу приготовить суп с бараниной, он придаст сил. А потом поспишь. И всё хорошо станет. Мир заиграет красками, и ты будешь улыбаться, – не знаю, кого она хочет успокоить этим бредом, но молча соглашаюсь.

Саадат распахивает передо мной дверь спальни, проводит меня к кровати.

– Вот так девочка. Хочешь, я сделаю тебе массаж?

Мотаю головой.

– А чего хочешь?

– Хочу услышать тётю, – поднимаю умоляющий взгляд на женщину и ловлю в её тёмных глазах сочувствие.

Она грузно опускается рядом, гладит меня по голове, как маленькую девочку.

– А стоит ли сегодня? Ты на себя взгляни, даже говорить сил нет. Твоя тётя давно тебя не слышала, подумает ещё, что заболела. А завтра встанешь, я сразу же тебе принесу телефон. Эмир позволил. Сказал, что ты теперь вольна выходить на улицу и даже ездить в город. Завтра сюда привезут твой новый гардероб. Скажи, как тебе это удалось?

– Завтра я стану его женой, – отвечаю бесцветным тоном и кладу голову на подушку. – Уходи, я хочу спать.

– Что значит, женой? Как это? – не унимается Саадат, а мне хочется заорать на неё.

– То и значит. Теперь я госпожа. А не шармута. Выйди и оставь меня в покое.

Саадат хмыкает, не верит. Что ж, плевать. Я бы и сама хотела, чтобы всё происходящее оказалось дурным сном. Закрываю глаза, вижу тётю. И с улыбкой засыпаю.

А посреди ночи резко сажусь на постели, чувствуя неясную тревогу. Что-то не так. Это ощущение просочилось в мой сон и выдернуло из него резко и болезненно. В комнате темно, но я чувствую, что больше не одна здесь. И тот, кто находится рядом пугает меня сильнее, чем эмир. Нет, это не он. Его я бы услышала, ощутила бы запах или дыхание на своей коже. Касание его горячих рук или аромат его желания. Он бы не держался поодаль. Он бы лёг рядом.

Слышно лишь моё частое дыхание и стук сердца. На лбу и спине выступила испарина, жутко хочется пить.

– Халим? – произношу совсем тихо, пискляво и жалко. Но в ответ ударяет наотмашь тишина. Она такая страшная, оглушительная, что горло перехватывает спазмом. – Кто здесь? Я тебя слышу. Я знаю, что ты здесь. Уходи. Иначе я закричу, – мы оба – я и тот человек, что находится здесь – понимаем, что я лгу. Не закричу. Не смогу. Не успею. Он рядом. Сбоку. Если немного скосить взгляд, можно увидеть силуэт. – Уходи, пожалуйста. Иначе… – новой угрозе прозвучать не дают. Кто-то набрасывает мне на шею петлю и резко стягивает её, лишая возможности кричать и дышать.

Схватившись за чьи-то влажные, до одурения ледяные руки, хриплю и сучу ногами, но противник намного сильнее. Это мужчина. И я точно не сплю.

Вонзаюсь в руки душителя ногтями, распарывая его кожу до крови, до мяса. Я бы и зубами вцепилась, но так извернуться не получится. И противостоять мужчине я не смогу, это физически невозможно. Моё сопротивление закончится сразу же, как только этот человек приложит чуть больше усилий. Я уже чувствую головокружение от нехватки воздуха.

Подавляя панику, рвущуюся из легких криком, соображаю, что может послужить мне оружием. Перебираю в голове вещи, до которых смогу дотянуться и отпускаю руки душителя. А тот сразу же затягивает верёвку сильнее, пользуясь тем, что я утратила силы для сопротивления. Но он ошибся. Схватив с тумбочки стакан с водой, который Саадат оставила мне на ночь, я ударила им нападавшего и, похоже, попала по лицу. Услышала хруст, и душитель, взвыв, на мгновение ослабил хватку, а я рванула от него в сторону выхода. Далеко убежать не вышло. Запутавшись ногами в простыне, я рухнула на пол, с хрипом втянула в себя побольше водуха и заорала так громко, что, кажется, задрожали стёкла. Однако из-за двери не донеслось ни звука, что вполне объяснимо. Только я от страха мало что соображала. Мне казалось, вот сейчас распахнется дверь и в комнату ворвется Халим с кучей охраны.

Осознание, что Халима здесь давно нет, а охрана так далеко, что никак не услышит моих воплей, пришло тогда, когда все мои попытки сбежать от нападавшего свела на нет его нога, которой он наступил мне между лопаток, прижимая к полу и снова лишая дыхания. Снова веревка на шее и дикий страх, пронзающий каждую клеточку мозга.

– Не… не надо… – прошу палача, хватая пальцами верёвку и силясь хоть как-то уползти из-под него. Это было плохой идеей. Я потратила на бессмысленную борьбу последние силы и теперь просто обмякала в руках душителя.

Когда тяжесть с лопаток ушла, а верёвка упала на пол, я подумала, что это галлюцинация, но потом до ушей донёсся чей-то визг, топот ног и зажёгся свет.

– Райхана! Девочка! Ты жива?! Девочка! Ох, какой ужас! Скорее! Скорее сюда! Помогите мне поднять её!

Чьи-то тёплые руки осторожно трогали моё лицо, из носа лилось что-то горячее, а глаза ничего не видели из-за слёз. Содрогаясь от истерики,