Повести (сборник) - Павел Бессонов

Людку он потом изредка встречал в городе, а на танцы ходить перестал. Людка при встрече смотрела на него, нагло улыбаясь, презрительно кривя губы. Он кивал ей с безразличным видом. Были потом у Василия другие женщины. Одних помнил, о других забывал после какой-нибудь пьянки и объятий в чужой постели, в чужой хате. Какая-то «наградила» его, и Василий лечился по рецептам друзей, к врачам не ходил, боясь огласки – на работе был в передовиках, портрет висел на Доске почёта, комсомолец. От того, наверное, не было детей у тех женщин, с которыми жил Василий по полгода и более. Надоедало – забирал нехитрые пожитки, уходил. Так было, пока не встретил Лену.

Василий встречал Лену на работе. В спецовке, повязанная тусклой косынкой, она не бросалась в глаза внешне. Она не «стреляла» глазами, не хохотала заливисто, напоказ, как делали многие молодые бабёнки на стройке. Василий даже цвет её глаз не замечал. Но как-то в воскресенье, когда в безделье шлялся от одной пивной «точки» до другой, он встретил Лену. В лёгком платьице, с короной золотистых волос, в аккуратных туфельках она шла ему навстречу, ведя за руку маленькую девочку, такую же золотоволосую. Василий остановился против них на тротуаре, и Лена остановилась тоже. Видно, у него был такой дурацкий вид, что Лена улыбнулась, глядя на него голубыми глазами. Не зная, с чего начать разговор, Василий присел перед девочкой с такими же голубыми, как у Лены, глазами и спросил, как её зовут.

– Саша. – Девочка безбоязненно смотрела на него, и вдруг протянув руку, дотронулась до шрама на щеке:

– У дяди вава?

Василию словно обожгло сердце. Поднял он тогда Сашу на руки, прижал к груди, как родную. И стала она на самом деле родной. И Лена тоже…

Людка стояла одна против пивной. Василий замер от неожиданности, и Людка подошла к нему сама.

– Не узнаешь, что ли, дружок? – Улыбка у Людки была прежней, презрительной и взгляд свысока. – А я, вишь, признала.

– Ну, узнал, узнал…

– Узнал, так поздоровайся, – со смешком в голосе тянула Людка.

– Ну, здравствуй.

Людка критически оглядела Василия, скривила подушечки губ в улыбку:

– Сиветь ты начал, а не лысеешь. Корень, видать, крепкий.

– Крепкий корень… пока, – Василий поддался игре, какую затеяла женщина, когда-то ему близкая. – Ты тоже как молодая, по моде…

На Людке была чуть прикрывавшая колени юбка, ажурные в разводах колготки, розовая кофточка с буфами на плечах.

– Молодая, холостая… Чего мне!

Двумя руками Людка поправила причёску, отчего грудь её горделиво поднялась. Грудь всё та же, а фигура заметно погрузнела. И руки – никуда не денешься! – говорили о возрасте. А лицо, полное, лоснящееся от крема, размалёванное макияжем, могло бы сойти за молодое, если бы не складочки у глаз и намечавшийся второй подбородок.

– Ну, а ты как, Вася? Опять по пивным ходишь. Женился ведь, вроде…

– Женился, а на сегодня холостой. – Встреча неожиданно взволновала Василия. – Могу и проводить, если недалеко.

– Ко мне далековато, так ведь трамваи ходят…

* * *

Однокомнатная квартира Людки аккуратно прибрана. Ковёр на стене, палас на полу, шкаф со стекляшками, этажерка с проигрывателем. Кровать отделена шторой, рядом с креслом, в котором утонул Василий, низкий журнальный столик.

– Сейчас я тебя чаем напою.

Людка вышла на кухню и вскоре появилась оттуда уже переодетая в цветастый махровый халат, с бутылкой. Василий попытался разобраться с иностранными надписями на этикетке, но Людка со смешком объяснила сама:

– Коньяк три свёколки. Нашенский.

Она протиснулась между столиком и этажеркой, обдав Василия запахом крепких духов и пота, включила проигрыватель.

– Ретро. Помнишь танцплощадку?

Поставив низкий пуфик, села против Василия. Круглые коленки Людки выставились из распахнувшегося халата как орудийные стволы.

– Ну, Василь, давай за встречу. Наливай, ты же мужчина! Или уже нет?

Василий смолчал, звякнув о край Людкиной рюмки, выпил. Людка тоже лихо опрокинула.

– Ох, как в голову вдарило! Пойдём, потанцуем, что ли…

Она сразу же положила руки на плечи Василия и прижалась к нему грудью.

Потоптались под музыку на пятачке между кроватью, столиком и креслом.

– Давай ещё по одной? – отпустив Василия, налила по полной.

Василий плюхнулся в кресло, слушал поток Людкиных воспоминаний о двух её мужьях, о её работе на молокозаводе. Наконец сумел вставить фразу:

– А у тебя хата ничего, неплохая.

– Ты думаешь, как эта хата мне досталась? Директору я приглянулась, вот и хата.

– У вас там все так получают? – Василий усмехнулся.

– А ты думал, как? – прищурилась Людка. – Да не пусти я его в постель, и посейчас у тётки, царство ей небесное, пятый угол занимала бы. А директор уже коньки отбросил. Баб сильно любил. И водочку… Ну, ладно об этом, пойдём ещё потанцуем.

Она потянула Василия из кресла, прижала к себе. «Вот дьявол-баба, – хмелел Василии, – знает, что делает».

Он круто развернул Людку и сел с ней на кровать.

– Ловко у тебя, Вася, получается. Но в постели одетым нехорошо, правда?

– Раздеться, что ли? – Василий не отпускал Людку.

– Отпусти. Раздевайся. Я сейчас. – Она поднялась и вышла в ванную.

«Где наше не пропадало!» Ни о чём больше не вспоминая, Василий непослушными руками стал расстёгивать пуговицы на рубахе.

– Отвернись! – услышал за спиной Людкин голос. Краем глаза заметил, как раздетая догола Людка юркнула под одеяло…

… К Людке Василий больше не приезжал. От той встречи осталось у него чувство вины перед Леной. Она же тогда то ли не обратила внимания, что Василий за полночь приплёлся домой пьяный, то ли сделала вид, что не заметила, но ни разу ему о том случае не напомнила. А он вычеркнул Людку из воспоминаний.

По дороге домой Геннадий вспомнил прошедший день. День обычный, ничем вроде не примечательный. Только Василий Артемьевич часто уходил, прикладываться к бутылочке, да молодой, Виктор, как под кайфом, таскал вёдра бегом с улыбкой до ушей. Потом сообщил новость: встречался со своей красавицей, зовут её Вера, учится в техникуме, живёт в общежитии. И что собирается пригласить её в кино. Дурной пацан… Погодка отличная, словно вновь вернулось лето. В куртке жарковато, но к вечеру похолодает, будет в самый раз, и Геннадий одет по-осеннему.

Зайдя в телефонную будку, он достал блокнотик, порядком истрёпанный и замызганный, спутник его морских и сухопутных приключений. Кое-что из записей в нем устарело, надо вычеркнуть и позабыть. Парни-фарцовщики, девки… Вместе с именами всплывают лица с какой-нибудь пьянкой, похабщиной. Вот, например, Валентина, хотя как звать её по-настоящему, неизвестно. Диспетчер какой-то мастерской, кажется, по холодильникам. Познакомился, попав с компанией на сабантуй по какому-то поводу. Запомнилась какая-то ненашенская, тонкая миниатюрная фигура у взрослой женщины, личико небольшое, угловатое, под копною светлых волос, если крашеных, то классно. Шея длинная, змеиная. Лет тридцать или тридцать пять. Когда уходил, вышла проводить в коридор. Приобнял – поддалась. Неощутимая, лёгкая. Говорит замедленно, врастяжку. Номер телефона домашнего назвала – запомнил, выйдя, записал в блокнотик. Вот он, номер телефона и номер квартиры. Сорок восемь. Дом помнит – на углу площади, старой постройки. На нем ещё эмблема налеплена, переплетение серпов, молотов и снопов пшеницы – дань архитектурной моде того времени.