Карусель - Уильям Сомерсет Моэм

Наконец, в один из дней того самого лета после вечерней службы в соборе, мисс Лэнгтон, равнодушно направляясь к двери, увидела молодого человека, сидевшего в конце нефа. Было поздно, так что, судя по всему, все просторное здание осталось в их распоряжении. Сияющим взглядом он смотрел в пустоту, как будто его собственные мысли ослепили его, когда перед ним предстало это готическое великолепие, и его глаза казались необычайно темными. У него были светлые волосы и худое овальное лицо, с нежно-бледной, как у женщины, кожей. Мгновением позже к нему подошел служитель церкви и сказал, что собор закрывается, юноша встал и, не обращая внимания на другие слова служителя, прошел в ярде от Беллы, но из-за своей рассеянности не заметил ее. Она больше не думала о нем, но в следующую субботу, отправившись по привычке на службу во второй половине дня, снова увидела юношу, сидевшего, как и прежде, в самом конце нефа, подальше как от туристов, так и от церковников. Подстрекаемая неведомым ей самой любопытством, она решила остаться там, вместо того чтобы перейти в клирос, отделенный от нефа внушительной ширмой, где по праву занимаемого положения ей выделили место неподалеку от сиденья декана.

На этот раз мальчик, ибо назвать его иначе было нельзя, читал книгу, как она заметила, в стихах. То и дело он с улыбкой вскидывал голову, чтобы, как ей показалось, мысленно повторить понравившуюся строку. Началась служба, звучавшая на отдалении не так громко, так что хорошо знакомые формы обрели новую загадочность. Длительные звуки органа гремели, отражаясь от сводчатой крыши, или нежно звенели, как голосок ребенка меж высоких колонн. Время от времени вступал хор, придавая органной музыке еще большую глубину, но каменные стены заглушали и преломляли музыку, так что она смутно напоминала шум морской волны. Потом это прекратилось, и прекрасный тенор — гордость собора — взял соло, и этому волшебному звуку стало все подвластно, мелодия старого гимна — ее отец любил простую музыку прошлого века — взмыла ввысь к небесам в исполненной страданий молитве. Книга выпала из рук молодого человека, и он принялся вслушиваться в мелодичные переливы. Его лицо преобразилось от восторга, и он стал похож на изображенного на холсте святого, которого благословило таинственное око небесного света. А потом, упав на колени, он закрыл лицо руками, и Белла увидела, что он от всей души молится Богу, который дал людям уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть красоту мира. Что было в этом зрелище такого, что заставило ее сердце затрепетать от какого-то неведомого чувства?

И когда он вернулся на место, на его лице появилось выражение несказанного удовлетворения, а губы задрожали от счастья, изогнувшись в улыбке, так что Белла позеленела от зависти. Что за сила была в его душе, которая могла волшебным образом раскрасить то, что оставляло ее равнодушной вопреки всем ее стараниям? Она подождала, пока он медленно вышел, и, увидев, как он кивнул служителю церкви у двери, поинтересовалась, кто он.

— Не знаю, мисс, — ответили ей. — Он приходит на службу каждую субботу и воскресенье. Но никогда не садится в клиросе. Он всегда остается там, в углу, где никто его не видит, и читает книгу. Я никогда его не трогаю, потому что он очень тихий и вежливый.

Белла и сама не понимала, почему так часто думала о светловолосом юноше, который никогда и не замечал ее присутствия, или почему в следующее воскресенье снова пришла в неф, надеясь на его появление. Понаблюдав за ним внимательнее, она отметила его стройность и красивую форму рук, которые, казалось, прикасаются к вещам с необычной нежностью. Однажды их взгляды встретились, и его глаза оказались голубыми, как летнее море в Италии, и такими же глубокими. Она никогда не отважилась бы заговорить с незнакомцем, но откровенная простота в выражении его лица, в которой, как ни странно, чувствовалась некая интригующая печаль, помогла ей преодолеть застенчивость и боязнь того, что неуместно знакомиться с человеком, о котором она ничего не знает. Интуиция подсказывала: наступил переломный момент в жизни, и сейчас ей требовалась смелость, чтобы обеими руками ухватить счастье. И словно этому благоволило само небо, ей как раз представилась прекрасная возможность завязать знакомство. Взволнованная в преддверии, как ей казалось, настоящей авантюры, она нетерпеливо дождалась субботы, а потом попросила у знакомого служителя церкви ключи и после службы дерзко подошла к юноше, имени которого даже не знала.

— Хотите, я покажу вам собор? — спросила она, не представившись. — Мы можем осмотреть все одни, ведь особенно приятно, когда не отвлекает болтовня служек и суета прихожан.

Он залился румянцем до корней волос, когда она обратилась к нему, а потом очаровательно улыбнулся:

— Как мило с вашей стороны! Я всегда хотел это сделать.

У него был приятный низкий голос, и он не выказал никакого удивления, но Белла, несколько напуганная собственной смелостью, все равно считала нужным объяснить, почему выступила с таким предложением.

— Я вижу вас здесь очень часто, и мне подумалось, что вы хотели бы увидеть весь собор. Боюсь только, вам придется потерпеть при этом мое присутствие.

Он снова улыбнулся и, похоже, впервые окинул ее внимательным взглядом. Белла, смотревшая прямо перед собой, почувствовала, как он медленно изучает ее лицо, и вдруг показалась себе старой, и морщинистой, и безвкусной.

— Что у вас за книга? — спросила она, желая прервать затянувшуюся паузу.

Он молча протянул книгу, и она увидела, что это маленький сборник лирических стихов Шелли, явно перечитанный много раз, поскольку страницы едва держались в переплете.

Белла открыла ворота, ведущие в апсиду, и заперла их за собой.

— Разве не прекрасно оказаться здесь в одиночестве? — воскликнул он и пружинящим шагом с улыбкой в глазах двинулся вперед.

Сначала он немного стеснялся, но вскоре атмосфера самого места, с темными приделами и могильными плитами в виде лежащих рыцарей, узорчатыми окнами в драгоценных камнях, заставила его разговориться, и его охватил мальчишеский энтузиазм, который он изливал со страстью, поразившей Беллу. Его восторг передался ей, и она увидела новое очарование в том, что хорошо знала. Пылкость его горячей поэтической натуры, казалось, позолотила стены волшебным солнечным светом; и, словно открывшись небу, эти одинокие камни вкусили новой свежести зеленых лужаек, и цветов, и деревьев с густой листвой. Теплое дыхание западного ветра согрело готические колонны, придав новое великолепие старинному стеклу и живое очарование — крестовому своду. Щеки юноши раскраснелись от возбуждения, а сердце Беллы, когда она его слушала, билось быстрее, завороженное охватившим ее счастьем. Он много жестикулировал, и от движений его длинных изящных пальцев (собственные пальцы, несмотря на ее благородное происхождение, были короткими, толстоватыми и некрасивыми) оживало само прошлое этого величественного собора. Она слышала позвякивание металла, когда рыцари в доспехах шагали под неподвижными знаменами, и ясно видела тот исторический момент, когда джентльмены Кента в гамашах и камзолах и дамы в гофрированных воротниках и юбках с фижмами собрались восславить бога шторма и войны, потому что Говард Эффингем разгромил армаду короля Филиппа.