Полночная ведьма - Пола Брекстон

– Прими мои соболезнования, Лилит, – говорит он. – Твой отец был великим человеком. Многие будут остро чувствовать эту утрату.

– Лорд Харкурт. – Как всегда, в присутствии отца Льюиса я чувствую настороженность. Интересно, буду ли я все так же нервничать, когда стану его невесткой?

– Отец оставил тебе весьма специфическое наследство. Будь покойна, если это наследие когда-нибудь покажется тебе… обременительным… найдутся те, кто с удовольствием освободит тебя от этой обузы.

– И одним из них, несомненно, окажетесь вы.

– Каждый из нас должен играть в полную силу, не так ли?

– Я не намерена играть в игры, милорд. А теперь прошу простить меня – я вынуждена вас оставить. – И, повернувшись, я быстрым шагом выхожу из комнаты. Я ни за что не покажу ему, как неспокойно на моей душе из-за того, что мне предстоит занять место отца в ведовском клане. Стоит проявить хоть малейший признак слабости, как граф Винчестер тут же за это ухватится. Мне нельзя позволить себе дать ему повод, пусть даже самый ничтожный, чтобы заявить, будто я, дескать, не способна справиться с возложенной на меня задачей. И я никогда себе этого не позволю. Когда-нибудь я войду в его семью, семью, в которой он будет главой, но даже после этого я по-прежнему буду стоять выше его в иерархии клана. Он не делает секрета из того, что это ему не по вкусу. Но я не позволю ему запугать себя и принудить подчиняться в вопросах, касающихся ведьмовства, какое почтение мне ни пришлось бы выказывать ему на людях в качестве жены его сына.

К счастью, в эту минуту в комнату легкой поступью входит моя дорогая подруга Шарлотта Пилкинтон-Эдамс. Она, как всегда, одета по последней моде и ухитрилась нарядиться так, что даже траур ей к лицу. Ее платье сшито не из тяжелого толстого шелка, в который по настоянию матушки облачились мы, а из самого тонкого бархата-деворе, и его покрой позволяет ей двигаться свободно и одновременно мягко подчеркивает юную прелесть ее форм. Хотя в ее наряде, должно быть, тоже жарко, по ней совсем этого не видно. Ее густые светлые кудри чинно заколоты и заправлены под шляпку, но их все равно видно, и они выглядят очаровательно. При виде меня хорошенькое личико Шарлотты освещается невольной улыбкой, и ей приходится обуздать свою природную жизнерадостность, чтобы не выглядеть неуместно оживленной в доме покойника.

– Милая Лилит. – Мы обмениваемся поцелуями. – У тебя тяжелый день, и все же ты выглядишь чудесно.

– А ты, Шарлотта, как всегда, похожа на солнечный лучик, и я очень рада тебя видеть.

– Наверное, тебе все это время без конца докучали всякие зануды? Я бы спасла тебя от них раньше, но у парадной двери давка. Я не сразу сумела протиснуться в дом.

– Наша семья никогда еще не пользовалась такой популярностью, как сегодня. Полагаю, некоторые люди находят в похоронах нездоровое очарование. А кроме того, поминки дают возможность обменяться последними сплетнями.

– Твой отец вызывал глубокое восхищение. Так что те, кто пришел в твой дом, хотят тебя поддержать. Я могу хоть чем-то помочь? – Она берет мои руки в свои. – Должно быть, ты совершенно измучена.

– Ты можешь избавить меня от общества графини Фрэмли. Она не преминет выдать мне порцию колких замечаний по поводу того, что мы не построили для отца мавзолей.

– Насколько я знаю, таково было его желание, так что никого другого это не касается. Глупая старая карга. Не бойся, я буду следить за ней в оба и перехвачу ее, если она попытается до тебя добраться. Я заметила, что здесь Льюис. Он, как всегда, выглядит восхитительно аппетитно, – не удержалась и пошутила она.

– Постарайся не вгрызаться в него своими зубками. Кухарка и так наготовила для гостей разных яств.

– Мне ли этого не знать? Как, спрашивается, девушке блюсти фигуру, когда ты соблазняешь лакомствами? – И, чтобы подчеркнуть свое негодование, она хватает с проносимого мимо серебряного подноса крошечную корзиночку мусса из копченой семги, запеченной в тесте. – Как бы то ни было, – продолжает она, – мне бы и в голову не пришло встать между Льюисом и тобой. Ведь вы с ним – самая очаровательная пара в Лондоне. Как же вы дразните свет, заставляя ждать, когда наконец будет объявлена дата свадьбы.

– Свету придется еще немного потомиться, Шарлотта. Я не собираюсь выходить замуж второпях.

– Речь вовсе не о том, что тебя кто-то торопит. Подумай сама, ведь вы помолвлены уже целую вечность.

– Мы помолвлены ровно год. К тому же я в трауре и никак не могу начать приготовления к свадьбе. Даже мама и та сказала бы «нет», а ты же знаешь, как страстно она желает, чтобы я наконец стала виконтессой Харкурт.

– Ну, если ты не планируешь сбежать из дома и присоединиться к движению за наделение женщин правом голоса или к какому-нибудь другому столь же современному явлению, то я полагаю, что ты права. – Шарлотта вздыхает. – Просто я думала, готовясь к свадьбе, ты могла бы занять свои мысли чем-то радостным, что тебе после всех этих ужасных месяцев совсем бы не помешало. Ведь теперь у тебя не останется дел и тебе будет нечем заполнить образовавшуюся в жизни пустоту.

Мне приходится напомнить себе, что моя милая Шарлотта, дружбой с которой я так дорожу, ничего не знает о Клане Лазаря и о моей роли в нем, что, иными словами, она и не подозревает: ее лучшая подруга – ведьма. Она понятия не имеет, насколько теперь будет заполнено мое время и заняты мысли. Она видит во мне всего лишь молодую девушку, которой больше всего на свете хочется выйти замуж и у которой нет других обязательств, кроме тех, что она приняла на себя, когда обручилась. Насколько же это далеко от истины! Но я никогда не смогу ей открыться. Как никогда не смогу открыться маме. Неужели мне всегда придется таиться от тех, кого я больше всего люблю? Неужели мне всегда придется скрывать от них бо́льшую часть себя?

К тому времени, когда уходят последние гости, я замечаю, что час уже поздний. Мама давно легла спать. Фредди уже давно ускользнул бог знает куда, чтобы заняться бог знает чем. Наконец-то в медленно сгущающихся летних сумерках я могу подняться по широкой лестнице в спальню – мое убежище. Я вижу, как на моей кровати, растянувшись, лежит любимый черный кот Яго.

– Так вот где ты скрывался весь день. – Я улыбаюсь, гладя его шелковистую шерсть. Кот растягивается еще больше, образуя невообразимо длинный и тонкий черный силуэт на белом покрывале кровати. Я наклоняюсь и целую его в лоснящуюся черную голову, отчего он мурлычет. – Тебе тоже будет не хватать моего отца, правда, дружок? – В ответ он нежно тыкается мордой в мою ладонь и щекочет ее своими усами. Я ясно помню тот день более десяти лет тому назад, когда отец подарил мне его. Он тогда уже был не котенком, а молодым котом, еще не полностью выросшим, тонким и мягким, словно бархатный шарф. Чернильная чернота шерсти красиво оттеняла его ярко-зеленые глаза.

– О, папа, он великолепен! – вскричала я, тут же взяв кота. – А глаза у него такого же цвета, как и мои.

– Его зовут Яго, – сказал отец. – Я дал ему это имя, чтобы ты всегда помнила, что ни одному человеку, каким бы красивым и умным он ни был, нельзя полностью доверять.