Адское Воинство - Фред Варгас

— Это в департаменте Кальвадос?

— Да.

— Его зовут Эмери, Луи-Никола Эмери. Ему дали имя Луи-Никола в честь предка по материнской линии, Луи-Никола Даву, маршала Империи, командующего Третьим корпусом Великой армии Наполеона. Героя сражений под Ульмом, Аустерлицем, Эйлау, Ваграмом, герцога Ауэрштедтского и князя Экмюльского — по названию деревни Экмюль, возле которой он одержал одну из своих славных побед.

— Данглар, меня интересует наш современник, легавый из Ордебека.

— Я о нем и говорю. Его происхождение для него очень много значит, он постоянно всем об этом напоминает. А следовательно, он может быть высокомерным, горделивым, воинственным. Если не считать этого пунктика, он вполне симпатичный человек, проницательный и осторожный сыщик, пожалуй, даже чересчур осторожный. Ему лет сорок с небольшим. На прежнем месте службы — кажется, в пригороде Лиона — он ничем не выделялся. А в Ордебеке о нем вообще забыли. Это очень тихое место.

Адамберг вернулся в кабинет, где женщина опять сверлила взглядом стены.

— Конечно, комиссар, такое трудно понять. Потому что, знаете ли, об этом запрещено говорить. Иначе могут быть ужасные неприятности. Скажите, эти стеллажи у вас хотя бы привинчены к стенам? А то, я смотрю, вы положили тяжелые папки наверх, а легкие вниз. Стеллажи могут не выдержать, упасть на кого-нибудь. Тяжелое надо всегда класть вниз.

Она боится полицейских, боится, что обрушатся книжные полки.

— А почему вы ненавидите Мишеля Эрбье?

— Его все ненавидят, комиссар. Это мерзкая скотина, и он всегда был такой. С ним никто не разговаривает.

— Может быть, этим объясняется его бегство из Ордебека.

Адамберг снова взялся за газету.

— Он холостяк, — произнес комиссар, — он на пенсии, ему шестьдесят четыре года. Почему бы не попытаться начать новую жизнь в другом месте? У него где-нибудь есть родственники?

— Он когда-то был женат. Теперь вдовец.

— Когда овдовел?

— Давно. Больше пятнадцати лет назад.

— Вы его встречаете время от времени?

— Никогда. Он живет не в самом Ордебеке, а малость на отшибе, так что случайно его не встретишь. И это всех устраивает.

— Но ведь соседи забеспокоились, когда он исчез.

— Да, Эбрары. Это хорошие люди. Они видели, как он уехал примерно в шесть вечера. Они, знаете ли, живут по ту сторону дорожки. А его дом в пятидесяти метрах оттуда, в самой гуще Бигарского леса, недалеко от бывшей свалки. Там очень сыро.

— Почему они забеспокоились, если он уехал на мопеде?

— Потому что когда он уезжает, то всегда отдает им ключ от почтового ящика. А в этот раз нет. И они не слышали, как он вернулся. И ящик заполнен доверху, почта чуть не вываливается. Это значит, что Эрбье уезжал ненадолго, но что-то помешало ему вернуться. Жандармы говорят, что искали его по больницам, но его там нет.

— Когда они пришли осмотреть дом, содержимое морозильников было разбросано по всей комнате.

— Да.

— Зачем ему столько мяса? У него собаки?

— Он охотник и всю свою добычу кладет в морозильник. Он бьет много дичи и ни с кем не делится. — Женщина едва заметно вздрогнула. — Бригадир Блерио — он ко мне расположен, в отличие от капитана Эмери, — рассказал, что они там увидели. Это было ужасно, так он сказал. На полу валялась половина туши кабанихи с головой, а еще задние окорока олених, зайчихи, дикие поросята, молодые куропатки. И все это разбросано как попало. И к моменту, когда жандармы вошли туда, все это протухало уже несколько дней. При такой жаре от этой тухлятины может беда случиться.

Страх перед книжными полками и страх перед микробами. Адамберг взглянул на огромные оленьи рога, все еще лежавшие на полу кабинета и покрытые пылью. Кстати, этот великолепный дар он получил от одного нормандца.

— Зайчихи, оленихи. А он наблюдательный, ваш бригадир. Он что, сам охотник?

— Нет-нет. Мы сразу говорим «зайчиха» и «олениха», потому что знаем, какой он, этот Эрбье. Он безжалостный охотник, он просто изверг. Убивает только самок и детенышей, причем целыми выводками. Стреляет даже в беременных самок.

— Откуда вы знаете?

— Об этом все знают. Один раз Эрбье даже судили, когда он убил самку кабана с выводком совсем маленьких поросят. А еще он застрелил оленят. Вот ужас-то. Добычу он приволакивает только по ночам. И точно могу сказать: уже давно никто не охотится вместе с ним. От него отвернулись даже те, кто бьет зверя, чтобы прокормиться. Эрбье исключили из охотничьего союза Ордебека.

— Значит, у него десятки врагов, мадам Вандермот.

— Ну, во всяком случае, к нему никто не ходит.

— Думаете, охотники надумали его убить? Так? Или, может, противники охоты?

— О нет, комиссар. Это был кто-то другой.

После недолгой передышки у женщины начался новый приступ страха. Но боялась она уже не стеллажей с папками. Адамберга сейчас интересовал только этот необоримый ужас, въевшийся в ее душу, а дело Эрбье явно не стоило того, чтобы тащиться сюда из нормандской глуши.

— Если вы ничего не знаете, — устало проговорил он, — или вам запрещено об этом говорить, то я не смогу вам помочь.

В дверном проеме майор Данглар энергично жестикулировал, пытаясь привлечь его внимание. Есть новости о восьмилетней девочке, которая убежала в Версальский лес после того, как разбила бутылку с соком о голову брата своего дедушки. Тот успел добраться до телефона и только потом потерял сознание. Адамберг дал понять Данглару и женщине, что его рабочий день заканчивается. На носу летние каникулы, через три дня в Конторе останется всего треть сотрудников, надо было побыстрее закрывать текущие дела. Женщина поняла, что у нее осталось совсем мало времени. В Париже все надо делать по-быстрому, викарий ее предупреждал, и хотя маленький комиссар был с ней приветлив и терпелив, это ничего не меняет.

— Лина, моя дочь, — быстро проговорила она, — видела Эрбье. Она его видела за две недели и два дня до того, как он исчез. Она рассказала об этом хозяину, на которого работает, и в конце концов об этом узнал весь Ордебек.

Данглар опять разбирал папки с бумагами, на его высоком лбу обозначилась складка — знак недовольства. Майор видел Вейренка в кабинете у Адамберга. Какого черта он там делал? Он подпишет заявление? Вернется на службу? Решение надо было принять сегодня вечером. Данглар остановился у ксерокса и погладил огромного кота, разлегшегося на крышке, как будто прикосновение к мягкой шерсти могло его утешить. Причины его антипатии к Вейренку были постыдными. Какая-то глухая, неотступная, почти женская ревность, упорное нежелание подпускать этого человека к Адамбергу.

— Нам надо будет поторопиться, мадам Вандермот. Ваша дочь видела Эрбье и что-то навело ее на мысль, что он будет убит?