Искусство слышать стук сердца - Ян-Филипп Зендкер

Спустя месяц после папиного исчезновения нашелся его паспорт. Документ подобрал вблизи бангкокского аэропорта местный строитель.

Ряд фактов говорил о том, что отец не выезжал за пределы Таиланда. Полиция проверила списки пассажиров, вылетавших из Бангкока, и ни в одном из них не обнаружила его фамилии. Лауриа выдвинул версию, что в Таиланде мой отец мог обзавестись фальшивым паспортом и покинуть страну под чужим именем. Несколько стюардесс компании «Тай Эйр» утверждали, что видели похожего человека. Одна уверяла, что он летел в Лондон, другая якобы заметила его на парижском рейсе, а третья — на пномпеньском. Ни одно из этих заявлений не подтвердилось.

А отношения между Лауриа и моей матерью зримо ухудшались. В первые недели следователь не скупился на слова сочувствия родным жертвы и в особенности — его жене. «Горе запечатлелось на ее лице», — уверял он газетчиков. Поначалу его голос в телефонной трубке был полон дружеской заботы и участия, словно и не полицейский звонит, а семейный доктор. Но постепенно в этом голосе появились нотки недоверия. Он забрасывал нас вопросами о прошлом отца и удивлялся нашей неспособности на них ответить. По его мнению, мы тормозили следствие. Разве может жена не знать, где родился муж? А дату и даже год его рождения? Имя родителей мужа? Братьев и сестер? Друзей детства? Мама лишь качала головой.

Согласно архивам Службы иммиграции и натурализации мой отец приехал в Соединенные Штаты в 1942 году из Бирмы[2]по студенческой визе. В 1959 году он получил американское гражданство. Местом своего рождения указал Рангун — столицу тогдашней британской колонии. Запросы по линии ФБР и американского посольства в Рангуне ничего не дали. Вин — слишком распространенная бирманская фамилия, чтобы рассчитывать на успех поисков.

Чувствовалось, что сегодня Лауриа вовсе не настроен пить кофе. Сделав пару глотков, он отодвинул чашку.

— Как ни печально, миссис Вин, но мы зашли в тупик, — сказал следователь, и в его тоне я уловила упрек, адресованный нам с мамой. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов. Любая мелочь, какой бы тривиальной она ни казалась, может вывести следствие из упомянутого тупика. — Лауриа достал блокнот и ручку. — Скажите, в последние недели перед исчезновением вашего мужа вы не заметили каких-либо странностей в его поведении? Например, привычек, которых раньше не было. Может, в разговорах проскальзывали незнакомые имена?

— Вы меня уже спрашивали, — с нескрываемым раздражением ответила мама.

— Да. Но возможно, за это время вам удалось что-то припомнить. Так бывает. Повторяю, любая мелочь может оказаться очень важной для нас.

— Я говорила: муж стал чаще медитировать. Обычно он уделял медитации сорок пять минут по утрам. Но с какого-то времени стал медитировать и вечером, после ужина.

— Вы не замечали в его поведении повышенной напряженности или нервозности?

— Скорее наоборот.

— Он что же, стал более беззаботным? — изумился Лауриа.

— Мой отец не был беззаботным, — вмешалась я. — Он был спокойным, нередко совсем тихим. В последние дни перед исчезновением мне казалось, что отец чаще уходил в себя.

— В последние недели он беспрестанно слушал музыку, — добавила мама. — Особенно перед сном. По нескольку часов кряду. Я уже говорила вам, он очень мало спал. Ему хватало четырех-пяти часов.

— А какую именно музыку он слушал?

— Преимущественно свою любимую: Баха, Моцарта, Бетховена, оперы Пуччини. В особенности — «Богему».

Лауриа что-то черканул у себя в блокноте:

— Знаете, что меня особенно поразило? Сверхъестественная приверженность к порядку. Я это подметил не только в его офисе, но и здесь, когда осматривал кабинет и спальню. На столах чисто, вся корреспонденция рассортирована. Даже тумбочка возле кровати совершенно пуста. Никаких журналов или недочитанных книг.

Мама кивнула:

— Он всегда был таким.

— Каким?

— Аккуратным до педантизма, в высшей степени организованным, привыкшим все планировать заранее. Но чем это вам поможет?

Лауриа выдержал долгую паузу, затем сказал:

— Мы предполагаем, что причину загадочного исчезновения мистера Вина нужно искать в первых двадцати годах его жизни. Но нам нужна ваша поддержка, иначе мы и дальше будем ходить по кругу.

— Я рассказала вам все, что знаю, — перебила мама. — О том времени муж никогда не говорил ни со мной, ни с детьми, ни с кем-либо еще.

— Получается, что вы вышли замуж за человека, о котором ровным счетом ничего не знали?

Тон Лауриа изменился, став холодным и циничным.

— Я знала то, что мне нужно знать! — резко ответила мама. Чувствовалось, она хотела поскорее прекратить этот разговор. — Я любила мужа, и это было для меня главным.

Лауриа встал, убрал блокнот и ручку. Слова моей матери остались для него тайной за семью печатями. Он из тех людей, которым нужна предельная ясность во всем, будь то карьера или брак. И в этом они с мамой очень похожи. Но «проницательный» следователь так и не понял, до чего тяжело ей жилось со столь молчаливым человеком, как мой отец.

Лауриа хотел что-то сказать, затем передумал и направился к двери.

— Если будут новости, я вам позвоню, — пробормотал он.

— Благодарю, — холодно ответила мама.

Когда Лауриа ушел, мать опустилась на его стул, сидела молча. С каждой минутой тишина становилась все более гнетущей. Что мешало нам поговорить откровенно? Мама лгала следователю? Может, она все знала и была сообщницей отца? Молчание давило мне на плечи, опустошало. Руки начало покалывать, будто кто-то воткнул в них множество иголок, которых с каждой секундой становилось все больше, они поднимались к груди и плечам. Вот-вот доберутся до головы, и я потеряю сознание. Я хотела заговорить сама, но не смогла выдавить из себя ни звука.

Мама уберегла меня от обморока. Она встала, подошла и обняла за плечи. Ее глаза были полны слез.

— Твой отец бросил меня задолго до своего исчезновения.

Бывают ли в нашей жизни катастрофические поворотные моменты, способные в один миг уничтожить привычный мир и изменить нас самих до неузнаваемости? Что происходит с нами, когда любимый человек вдруг объявляет об уходе к другой женщине? Когда мы хороним кого-то из родителей или лучшего друга? Когда врач сообщает о злокачественной опухоли у нас в мозгу?

Но может, эти моменты всего лишь драматическое завершение процессов, начавшихся гораздо раньше, и мы могли бы предвидеть исход, если бы не отмахивались от знаков судьбы, а умели их читать? И действительно ли эти моменты кардинальным образом меняют нашу жизнь, или они всего лишь «черные полосы», временные периоды горя и потрясений? А потом мы возвращаемся к прежним привычкам, симпатиям и антипатиям, заботам и тревогам, наряжая часть из них в новые одежды.