Мыши - Гордон Рис

Май. По дороге на урок рисования Джейн толкнула меня в колючую живую изгородь… Эмма обозвала меня лесбиянкой и сорвала у меня с головы заколки, выдрав заодно и клок волос… Эмма щелкнула у меня перед носом зажигалкой и угрожала опалить мне лицо.

Июнь. Тереза попыталась ударить меня по ноге коленкой. Она промахнулась и заставила меня стоять на месте, пока у нее не получится удар. Теперь у меня огромный синяк. Надо скрыть от мамы… Джейн и Тереза закинули мою туфлю за угол корпуса информатики. Тереза больно заехала мне по голени, когда увидела, что я нашла туфлю. Я чуть не вырубилась… На уроке географии Тереза ударила меня по попе компасом. Я пошла в туалет и увидела на трусах кровь…

Я узнаю эти сомнамбулические, бесцветные интонации, когда вижу по телевизору уцелевших после землетрясения или жертв бомбежек. Был громкий хлопок. Много дыма. Я думаю, что чем тяжелее травма, тем труднее подыскать подходящие слова, и, наверное, когда мы оказываемся перед лицом самого страшного испытания, уместным становится лишь молчание.

Но в тот июнь я почти сумела подать голос. В тот июнь я как будто стряхнула с себя паралич и едва не заговорила…

Занятия в школе закончились. Я должна была идти на урок игры на флейте, но они не выпускали меня из класса. Они загнали меня за парты и, когда я попыталась рвануть к двери, поймали и снова затолкали в угол.

Джейн взяла меня в зажим и, подбадриваемая остальными, пыталась прижать меня головой к острому металлическому краю подоконника. Я помню, что неожиданно высвободилась и снова бросилась к двери, когда что-то тяжелое — увесистый учебник по физике — ударило мне в спину с такой силой, что я прикусила язык.

И в этот момент в класс вошла мисс Бриггс. Девочки тут же отвернулись от меня и сделали вид, будто копаются на книжных полках. Мисс Бриггс собрала бумаги, за которыми пришла, и уже повернулась, чтобы уйти, когда вдруг заметила меня — застывшую на месте, с трудом сдерживающую слезы.

— Все в порядке, Шелли? — спросила она.

И вот тогда я чуть не рассказала ей все. Признание едва не хлынуло из меня потоком судорожных рыданий. Но тут я перехватила взгляд Терезы — холодный и безжалостный, как у акулы, — и струсила.

— Да, мисс, — сказала я, опустив глаза. — Все в порядке, мисс.

Мне приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы мама не узнала, что происходит. Я постоянно носила одежду с длинными рукавами, скрывая синяки на руках, заматывала шею шарфом, чтобы не было видно царапин. Спать я ложилась в пижаме, вместо привычной сорочки, иначе мама увидела бы желтые и черные синяки на моих голенях и бедрах и ужаснулась бы симптомам неведомой страшной болезни.

Я приспособилась чистить свою одежду до прихода мамы с работы. Запираясь в ванной, я отстирывала пятна с джемперов и юбок, если меня прижимали к грязной стене; я научилась пришивать пуговицы, вырванные с мясом, когда меня волокли, держа за блузку. Время от времени я методично стирала свой портфель в мыльной воде, чтобы удалить зловонный запах, которым он пропитывался от мерзкого содержимого. К счастью, я всегда была рассеянной и забывчивой, так что мама охотно верила, когда я говорила ей, что потеряла лоток для завтрака, или заколку, или цветные карандаши.

Больше всего я боялась, что они начнут присылать мне оскорбления по электронной почте и мама прочитает. Хотя мы редко переписывались по электронке, я знала, что у них есть адрес моего почтового ящика, и с ужасом представляла себе, как мама откроет одно из их посланий и прочитает ту мерзость, которой они обливали меня каждый день. Поэтому по утрам я вставала пораньше и тихонько спускалась вниз, чтобы проверить почту, прежде чем проснется мама. Но известные девочки были слишком умны, чтобы ввязываться в кибербуллинг. Они знали, что почту может вскрыть мама и проследить отправителя, а рисковать им совсем не хотелось. У них было множество других способов развлечься.

Лишь однажды они нарушили интернет-молчание. Как-то в субботу утром я открыла письмо от неизвестного отправителя, заранее предчувствуя недоброе. Это была порнографическая фотография — мужчина делал что-то непристойное с женщиной, — и зрелище было настолько отвратительным, что даже сегодня мне не хочется о нем вспоминать. Снимок был на экране, когда в комнату вдруг вошла мама и спросила, нет ли писем. Каким-то чудом я успела дать команду «Стереть». (Нет, мама. Никаких новых сообщений.)

Я объяснила эту выходку тем, что девчонки просто перебрали с «баккарди» во время ночной попойки и плохо соображали. Во всяком случае, это больше не повторилось.

Но, как бы я ни старалась, мама, похоже, почувствовала неладное. У меня было стойкое ощущение, что ее антенна настроена на меня и пытается уловить сигналы перемен. Если бы в то лето она не была так занята делом Джексона — дорогостоящим иском о возмещении морального вреда, который Дэвис бессовестно спихнул на нее, — уверена, она бы вывела меня на чистую воду.

Я считала дни до окончания учебного года, и вот наконец — наконец! — наступили летние каникулы, мое спасение.

В конце июля мы с мамой покинули клаустрофобную серость семейного дома и отправились на каникулы — нас ожидали две недели в коттедже, на полном самообслуживании, в Озерном крае. Мы были вознаграждены чудесной погодой. Бродили по горам, взяли напрокат велосипеды и ездили по размеченным туристическим маршрутам, купались в озерах. Мы гуляли по милым деревушкам, осматривая древности и балуя себя сливочными рожками с джемом в тихих, как библиотеки, чайных.

По вечерам мы вместе готовили себе роскошные блюда, читали часами. Мама проштудировала всю имевшуюся в коттедже библиотеку, зачитывая мне вслух самые смешные пассажи. Я читала пьесу «Макбет», по которой мне предстояло сдавать экзамен в следующем году, методично выписывая все незнакомые слова в специально купленную для этого тетрадку. Я невольно представляла себе трех ведьм с лицами Терезы, Эммы и Джейн — «омерзительных старух», которые жестоко вторглись в мою жизнь так же, как в жизнь Макбета. Но какую судьбу, спрашивала я себя, уготовили для меня мои три ведьмы? Читая дальше, я с удивлением узнала, что это леди Макбет подстроила убийство короля Дункана, а вовсе не сам Макбет, как думала я, и мне в голову закралась мысль (в свете того, что со мной сделали «лучшие подруги»), что женщины не такой уж слабый пол. В самом деле, не женщины ли более кровожадные существа?

Бывали дни, когда я начисто забывала о Терезе, Эмме и Джейн, об их оскорблениях, издевательствах и побоях; забывала и об отце, который ушел из моей жизни так не вовремя, ведь именно сейчас он был нужен мне. Когда мы с мамой купались в озере, хихикая и взвизгивая от холода в ледяной воде, или когда я следом за ней взбиралась по горной извилистой тропке и нервные коровы при нашем приближении медленно поднимались с колен, я действительно забывала болезненные перипетии своей жизни и была счастлива.

Но очень скоро снова наступил сентябрь. Чем ближе был первый школьный день, тем беспокойнее становилась я, у меня часто болела голова и бил озноб. Стоило мне подумать о школе, и в животе разливалась горячая боль. У меня пропал аппетит, и за столом мне приходилось бороться с тошнотой, заставляя себя съесть все, что было на тарелке, чтобы мама ничего не заподозрила. Я не могла ни на чем сосредоточиться. Не могла прочесть и двух строчек.