Личное дело женщины-кошки - Дарья Донцова

Первого сентября Настя пошла в первый класс, из-за болезнидевочка отправилась в школу позже и оказалась старше всех. Наука давалась ейлегко, Настенька схватывала материал на лету и получала сплошные пятерки,несмотря на то что практически не тратила время на домашние уроки.

Потом Зое Андреевне повезло. После смерти мужа ее взялиприслугой к местному царю. Честная, аккуратная, старательная, всегда с улыбкойна лице, да еще великолепная повариха, Зоя очень скоро стала в семье мэрародным человеком. И сам Григорий Николаевич, и его жена Ольга дорожилидомработницей, а Зоя не могла забыть отданные ими для Насти лекарства и служилаим как верная собака. Когда Григорию Николаевичу предложили пойти на повышениеи переехать в областной центр, он взял с собой и домработницу. Зое сновапришлось перебираться из города в город, но в отличие от покойного Ивана Петровича,скатывавшегося все ниже и ниже, Григорий Николаевич поднимался по служебнойлестнице и в конце концов оказался в Москве. Став депутатом, оборотистыймужчина сумел выбить для верной помощницы квартиру, и жизнь Зои Андреевныпревратилась в сплошное счастье. О таком она даже не мечтала: переезд встолицу, собственная жилплощадь, дочь – студентка столичного вуза и небольшойзапас денег в банке. Настенька тоже была рада, она влилась в студенческуюсемью, в которой было много провинциалов. Никто не смеялся над Настей, в группеучилась всего одна москвичка, Света Лазарева, приятная, хорошо воспитанная, ноглуповатая девушка.

– Меня папа сюда с трудом пристроил, – честно призналась онаНасте, – сказал: «Институт непрестижный, конкурс плевый, учись, доча! Получишьдиплом, найду тебе работу. Главное, не сойди с дистанции». Но боюсь, не сдатьмне сессию.

– Не волнуйся, – успокоила ее Настя, – я тебе помогу.

Вскоре девушки подружились, Настю принимали дома у Светы,как родную. Ясное дело, когда Лазаревы приобрели более просторную квартиру,Настя оказалась в числе тех, кого позвали на новоселье.

Держа в руках листочек с адресом, Настя вышла на нужнойстанции метро, свернула направо, налево, вошла в просторный двор и вдругощутила беспокойство. Что-то было не так! Она же никогда ранее не бывала тут итем не менее великолепно знала, что из холла крайнего подъезда вверх ведут триступеньки, одна со щербинкой, а перила покрывает диковинный орнамент извиноградных листьев. Настя будто ощутила под пальцами резьбу и вздрогнула, изодной «лозы» торчал гвоздик. Хорошо знакомым казался и широкий квадратный двор,вот только раньше здесь не было кованых лавочек, садик украшали простыедеревянные скамейки. Подавленная накатившими воспоминаниями, девушка врастерянности стояла у входа в дом, а потом, несмотря на то что ей следовалопересечь двор и идти дальше, вошла в подъезд.

В холле не было консьержки, очевидно, она отлучилась. Настярешила подняться по лестнице, пошла наверх и столкнулась с девочкой, котораянесла на прогулку собачку.

– Осторожней, девушка, – предупредила та, – не держись заперила, из них гвоздь торчит! Мама руку поранила, папа хотел его забить, ноконсьержка не позволила. Такой вопль подняла! «Только въехали, а уже своипорядки устанавливаете. Да этот гвоздь здесь с основания дома! Не смейте порезным перилам молотком дубасить! Ща старшего по подъезду кликну». Во дура!Говорила же мама папке: «Давай купим собственный дом, еще неизвестно, какиесоседи попадутся». Но отец уперся, хотел в историческом центре жить! И чего?Мать-то права! Вокруг одни психи! Гвоздь убрать не разрешают, он им, видите ли,дорог как память!

Девочка продолжала возмущаться, у Насти начала кружитьсяголова. Она побежала вниз, вышла на воздух, сделала пару вдохов, и тут изподъезда вышла девочка лет восьми-девяти с мусорным ведром в руке. Несмотря нахолодный, вьюжный день, она была в легком спортивном костюме, ноги ее былиобуты в пластиковые сланцы.

– Катя! – донесся сверху крик. – Немедленно вернись и наденьпальто! Катерина!!!

Девочка фыркнула и понеслась в дальний угол двора, гдестояли железные баки. Внезапно Настя как будто ощутила лед под ногами, зашиворот посыпался снег, в правой ладони была зажата холодная никелированнаяручка, а по бедру било ведро. Все, больше Настя ничего не помнила.

Очнулась она у себя дома, снова, как десять лет назад, у еепостели сидела Зоя Андреевна.

– Доченька, – всхлипнула она, – ты как?

– Что со мной? – тихо спросила Настя.

– Ерунда, – вытирая слезы, ответила мать, – просто тыпереутомилась, вот и упала в обморок. Светочка тебя в гости ждала, ждала, потомсообразила: что-то случилось, побежала к метро, а ты в проходном дворе лежишь.Слава богу, ничего не сломала!

– Мама, – резко спросила Настя, – кто я?

– О боже! – ужаснулась Зоя Андреевна. – Только не это!Неужели у тебя опять началась амнезия?

– Нет, – быстро ответила Настя, – наоборот, я все вспомнила.

– Что? – посерела Килькина.

– Свое детство, – задумчиво протянула Настя, – отца, мачеху,бабушку, кота Бублика. Я в тот день не послушалась Таню, вышла во двор почтиголышом, подняла ведро и… конец. Очнулась в палате, ты рядом, на табуретке.Скажи, ведь моя фамилия Медведева? И я не твоя родная дочь? Так?

Зою Андреевну заколотило в ознобе.

– Ну и чушь ты несешь, – прошептала она.

– Врешь! – резко сказала Настя. – И мне больше лет! Я потеряласознание у помойки на следующее утро после празднования моего десятилетия, мнене восемнадцать, а все двадцать. Вот почему я так отлично успевала в школе,просто уже один раз учила материал! Прошла программу первых классов во второйраз! Ну, мне пора!

– Куда ты? – одними губами спросила Зоя Андреевна.

– К отцу! – лихорадочно засуетилась Настя, вскакивая скровати. – Представляю, как он волнуется. Да и бабушка Елена Сергеевна с умасходит! Интересно, Бублик еще жив?

– Кто? – прошептала Килькина.

– Мой любимый кот, – ответила Настя, – ты вот не разрешаламне заводить животных, говорила про свою аллергию, а Таня, хоть и мачеха,купила Бублика. Я ее не любила из-за мамы.

– Кого? – лепетала Зоя Андреевна.

Настя бросилась к гардеробу, натягивая на ходу джинсы, онасказала:

– Моя мама умерла, Таня вышла замуж за папу, но якатегорически не желала дружить с мачехой, все ее действия в штыки принимала,считала ее притворщицей. А вот сейчас сообразила: она меня любила, воспитывала!И в тот день я не надела шубку и сапоги из чистой вредности.