Файролл. Снисхождение. Том 1 - Андрей Васильев

– Нормальный человек засомневался бы в своей удаче, – я представил лицо мамы, которое будет у нее при этой новости. – Но не мои. И не россияне в целом. Халява – она и есть халява.

– На то и расчет, – поддержал меня Азов. – Ну все, бывай.

В этот момент дверь открылась, и в палату въехала тележка с кастрюлями и чайниками.

– Обед, – зычно сообщила золотозубая женщина в условно-белом халате, которая тележкой рулила. – Мужчина, вы чего здесь? Посещение с пяти!

– Ухожу-ухожу, – заверил ее Азов, повел носом, наклонившись к кастрюле и, глянув на меня с сомнением, покачал головой. – Странно, вроде не четверг.

– Я есть не хочу, – верно понял его я.

– Рыбный суп, – почему-то обиделась тетка. – С горбушей. И котлета, тоже рыбная, с пюрешкой.

– Мне нельзя, – показал я пальцем на пупок. – Мне кишки того… Апельсинку хотите?

Я человек смелый, но эту самоходку сразу побаиваться начал.

– Эх, москвичи, – тетка цапнула один апельсин с тумбочки. – Зажрались!

И, прихватив еще один экзотический плод, покинула палату, покрикивая вслед уходящему Азову:

– Ходят, ходят. А кому-то потом полы мыть!

И я остался один.

Вот ведь как бывает – в обычной жизни мы, бывает, произносим, не подумав, довольно глупые слова вроде: «Хоть бы в больницу попасть, отоспаться». Вот, я попал – и чего? Больше, чем положено, не поспишь. В смысле – отсыпаешься быстро, а потом что делать? Ну, в моем случае хоть телевизор есть – но это тоже не панацея. В результате – скука смертная.

Ладно, еще днем – мне Вика раза три звонила, Зимин объявился, здоровьем поинтересовался, потом еще Валяев нарисовался, рассказал, что Ядвига сначала долго радовалась, узнав, что я вроде как помер, а потом запечалилась, проведав, что это не так.

И за что она меня так не любит? Я же в 1939 в дележке Польши не участвовал, и родственники мои тоже.

А Костику я сам позвонил. Извинился за то, что так вышло с выездом на природу, и попросил приглядеть за моим аккаунтом – штрафы за неявку в родимый клан никто не отменял пока. Зла он на меня не держал и обещал все сделать.

А вот ночью все совсем было печально. За окнами – темнота и снег, спать неохота, потому как организм свое получил и больше положенного ему не надо.

Я, постанывая (все-таки больно – и вставать, и ходить), сполз с койки, покурил, открыв форточку, и, поняв, что не усну, совсем загрустил.

Было хотел телевизор включить, но в здании больницы стояла тишина, и мне стало как-то не слишком удобно это делать – кто знает, что здесь с акустикой? Включишь его – и тут же примчится ночная сестра, а за ней пяток болящих с костылями, выяснять, кто тут людям спать по ночам не дает. Костыль – это страшное оружие, тем более что коллеги по несчастью меня заранее не любят – их там по восемь в палате лежит, а я, буржуй, один тут обитаю. Чего меня любить?

В результате мне только и осталось что лежать, глазеть в потолок, щелкать курком пистолета (черт, ну как же приятно держать в руках оружие. Есть в этом что-то сакральное) и думать о всяком разном.

Например – о том, что про Ташу я мог бы и сам догадаться. Это ведь она тогда настаивала на том, чтобы призом в каком-то из конкурсов было посещение «Радеона». Хотя… Чушь это все. Теперь, зная, кто она есть, проще всего подогнать под нее воспоминания, превратив их в факты. Была бы на ее месте Соловьева – я бы вменил ей в вину чрезмерную ретивость, расценив ее как желание подобраться поближе к центру событий.

Субъективно это все. Это все равно как искать у себя симптомы заболевания, сверяясь со статьями в интернете. Всё найдешь, и даже еще сверх того еще десяток хворей. Джером Джером про это в свое время хорошо написал, хоть про интернет и не слыхал даже.

А мне ее жалко. Серьезно. Ну да, по идее она мой недоброжелатель, это так. Но все равно – жалко. Мало ли как она попала в этот круговорот? Может, выбора у нее не было, загнали в угол, как меня.

Я не склонен к толстовству и вторую щеку подставлять под удар не буду. Я и первую не подставлю, не хватало еще. Но в роли роковой женщины, Маты Хари московского разлива, эту девочку представить я тоже не мог. И меньше всего хотел, чтобы она попала в такую ситуацию, где с ней все-таки будет общаться Азов или его молодцы.

Впрочем, предупреждать ее ни о чем я не стану, не хватало еще. Тут гуманизм встанет на одну плоскость с моей безопасностью. Второе – важнее.

С Таши мысли перескочили на игру, в которой наверняка происходило много всего разного. Например – Кро скоро начнет рвать и метать. Я же обещал появиться к воскресенью, а по факту – пес его знает, когда теперь возникну.

Да Кролина – это ладно, поссоримся – помиримся. Вот сбор вождей гэльтских кланов – он и вправду не за горами. Помнится, тогда шла речь о полутора неделях, так сколько от того времени осталось? Немного. А если я это дело прозеваю, то квесту конец, без вариантов. Я столько времени на это положил, и вот так все пустить коту под хвост? Жалко. Главное, – осталось-то всего ничего – народ взбаламутить да в нужном направлении волну его гнева пустить. Ну, и самому половить рыбку в мутной воде.

И самое главное – третья печать. Гора Айх-Марак и то, что меня ожидает на ее вершине. Кстати, – вопрос – что меня ожидает на ее вершине? Чего ждать от Повелителя снегов?

А еще – не взять ли мне с собой туда ребят из клана? Почему бы и нет? Ну, в замок Повелителя снегов я их с собой не потащу, а на вершину – запросто. Если там нет какого-нибудь деяния, я очень удивлюсь. Опять же – проверим их в деле. Как там? «Парня в горы тяни, рискни»? Все верно сказал великий поэт, вот там и поглядим, что к чему.

Одно хорошо – хоть в этом направлении надо мной не каплет, нет там временных ограничений. Точнее – они есть, но более щадящие, я и так с опережением графика иду.

Тут мне стало совсем тоскливо, да еще ветер за окнами выть стал. И еще – жалко себя стало. Не очень сильно – но все же. Сложно сказать, в какой конкретно плоскости, скорее – так, вообще. Все люди спят у себя дома, а я валяюсь тут, в больнице, которая вообще невесть где находится. Я же ее даже со стороны не видел – меня сюда беспамятного привезли. Случись чего – даже не знаю куда идти, где тут вокзал. Хотя это, по ходу, и не проблема – язык до Киева доведет. Тем более что до такого вряд ли дойдет.

За дверью послышались шаги, – кто-то шел по коридору и остановился у моей палаты – в тусклом свете ночных ламп, в щели под дверью, была видна тень от ног этого человека.

Я насторожился, сунул руку под подушку, щелкнул там предохранителем пистолета – чтобы слышно не было, после достал его и направил на дверь.

Человек постоял еще секунд сорок и пошел себе дальше. Может, это один из тех двух бойцов, которые, со слов Азова, должны охранять мое хворое тельце?

Я вообще-то был уверен, что один из них будет, как в кино, сидеть на табуреточке около моей двери и сурово смотреть на проходящих мимо сестричек и пациентов. Но, когда еще днем, после посещения туалета, я из любопытства выглянул в коридор, то никого там не увидел. Так сказать – коммунизм. Заходи, кто хочет, убивай меня.