Князь Гостомысл - славянский дед Рюрика - Василий Седугин

– А вот и Сюкора! Здравствуй, дружище.

– Мы вроде бы сегодня виделись, – недовольно ответил тот.

– Разве? А я и забыл. Кто это с тобой? Познакомь.

Сюкора переступил с ноги на ногу, буркнул:

– Ладожская боярыня Млава.

– Какое красивое имя! – напыщенно произнес Хвалибудий и слегка поклонился.

– Я и сама недурна, – ответила Млава и лукаво прищурилась, разглядывая парней. Под ее взглядом Гостомысл вдруг почувствовал себя неуклюжим и нескладным, ему вдруг стало мучительно стыдно за свои длинные руки‚ он спрятал их за спину и начал кивать ей, глупо улыбаясь.

А Млава станом была тонкой и гибкой, с приятным, милым личиком. Но особенно притягивали ее глаза с лучистым, растекающимся взглядом. Он останавливался на каждом, но в то же время ускользал, уходил куда-то в сторону, и потому создавалось впечатление, что она знает обо всех все, сама же оставалась таинственной и загадочной.

– Надолго к нам? – спросил Хвалибудий; он никогда не терялся и в любой обстановке чувствовал себя свободно и раскованно, чем всегда удивлял Гостомысла.

– А это от вас зависит, как примете! – задорно ответила Млава.

– Что же мы стоим? – внезапно заторопился Сюкора. – Пойдемте в хоровод!

– Да, да, скорее! Скорее! – поддержала его Млава.

Они двинулись к хороводам, парни следом. Когда подходили к кругу, Млава вдруг обернулась и опалила Гостомысла долгим испытующим и ласковым взглядом. У него куда-то вниз полетело сердце, в груди сладко заныло, а ноги стали ватными. Он растерянно глядел на нее и вдруг почувствовал, что она теперь для него самая родная и желанная из девушек.

Он встал в хоровод, повторял все движения танцующих, но делал это по привычке, и все следил за Млавой, и не мог оторвать от нее взгляда. Однако она не обращала на него никакого внимания, даже мимолетного взгляда не удостоила.

Ночь провел как в дурмане. В груди играла сладкая музыка, и виделось что-то светлое, прозрачное, в чем он угадывал Млаву... Весь день не находил себе места, а вечером раньше всех явился на луга и бродил как потерянный, желая снова увидеть ее.

Млава появилась в разгар веселья и вместе с Сюкорой ушла в хоровод, а он только издали украдкой следил за каждым ее движением, каждым ее взглядом, надеясь, что она заметит его и позовет к себе. Но этого не случилось ни в этот, ни в последующие вечера.

Гостомысл от природы был молчаливым, задумчивым и стеснительным, поэтому перемены в его поведении никто не заметил; только Хвалибудий как-то спросил:

– Ты чего такой смурной?

Гостомысл испугался, что откроется его сокровенная тайна, и ответил поспешно:

– Да ничего вроде. Наверно, на рыбалке простыл, неможется что-то.

Хвалибудий ответом остался доволен и больше не приставал.

Дней через десять утром вышел Гостомысл из дворца. По высокому голубому небу плыли крутобокие кучевые облака, сильно припекало, и по всему видно было, что в этот день не обойдется без грозового дождя. Он прихватил с собой кое-какую еду и собирался покупаться в Волхове. Только завернул за угол, как навстречу вышла Млава. Она была столь очаровательна, что на какое-то время ему показалось, будто от нее шло удивительное сияние.

– Как поживаешь, княжич Гостомысл? – склонив голову набок и окидывая его ослепительным взглядом, проворковала она.

Гостомысл сглотнул слюну, ответил хрипло:

– Хорошо.

– Далеко ли направился?

– Да так...

Она внимательно на него поглядела, что-то прикинула в своей головке, предложила:

– Я иду к своей няне. Может, проводишь?

– Конечно, конечно, – не раздумывая, согласился он, чрезвычайно обрадованный возможностью быть рядом с ней.

Они пошли по улице, замощенной жердями, кое-где засыпанной золой и углями, которые жители выбрасывали из печей. Улица была узкой, едва двум телегам разъехаться, дома деревянные, с небольшими окнами, в рамы которых были вставлены или слюда, или стекло, но чаще бычьи пузыри, пропускавшие в помещения слабый свет.

– Только хочу предупредить, – сказала она, – что няня живет за городом и до ее дома довольно далеко.

– Ну и что, – беспечно ответил он. – Мне сегодня делать нечего, прогуляюсь.

Им навстречу ехал вооруженный всадник. Гостомысл пропустил Млаву вперед и рассмотрел ее одежду. На ней было простое льняное платье, разукрашенное искусной вышивкой; на рукавах и воротнике – вышивки-обереги, охранявшие ее от злых духов. Платье перехватывал вязаный пояс, подчеркивая ее тонкий, гибкий стан; на поясе висела сумочка, как видно, с женскими принадлежностями и небольшой ножичек в чехле. На шее красовалось янтарное ожерелье, а на правой руке – тонкий серебряный браслет. Волосы ее были заплетены в косу ниже пояса и были повязаны синей шелковой лентой. В мочках ушей трепетали маленькие золотые сережки искусной работы. На ногах у нее были красные башмачки.

Все это Гостомысл охватил одним взглядом, пока мимо них проезжал всадник. Затем он догнал ее и пошел рядом. Он был так взволнован близостью девушки, что шагал, почти не чувствуя под собой ног. Она казалась ему каким-то неземным существом.

– А почему няня живет так далеко от Ладоги? – спросил он, чтобы о чем-то говорить.

– Она меня воспитывала с детства. А потом стала старенькой и пожелала уехать к своему сыну, который проживает в селище. Вместе с женой они ухаживают за ней, она с ними счастлива. А я очень скучаю по моей доброй няне. Думаю, и она будет мне рада.

Млава говорила медленно, певуче, в ее голосе слышались ласковые нотки, и он понял, что она любит свою няню, и от этого она стала еще ближе и роднее ему.

– А меня вырастил дядька Брячислав, очень добрый человек. Он из княжеской дружины, был храбрым в битвах и сражениях. Поэтому отец и доверил ему мое воспитание.

– Строгий?

– Конечно. Спуску не давал. Каждый день во дворе сражались на мечах, копьях, во всем вооружении бегали по окрестностям, наперегонки скакали на конях...

– И так каждый день?

– Разумеется! Я ведь – княжич, скоро поведу в бой свои рати. А для этого надо в первую очередь самому хорошо и умело сражаться, быть примером для своих воинов.

– А наверно, страшно – сражаться с врагом в бою?

– Привычное дело, – немного рисуясь, ответил Гостомысл. – Меня отец брал в поход. Правда, за битвами я наблюдал издали, по молодости в сражения не допускали, но понятие какое-то получил.

– Как представлю себе, как мужики с мечами и пиками друг на друга... Ужас берет!

Она передернула худенькими плечиками и ускорила шаг. Гостомысл выгнул грудь колесом, рядом с ней он чувствовал себя смелым и храбрым воином.

– В Ладоге у нас очень хвалят новгородского князя Буривого. Говорят, что он человек отчаянной, безрассудной доблести и удали и скачет на противника впереди своего войска, – после молчания проговорила Млава.